спине— обещание чего-то либо очень приятного, либо очень опасного.
Она протянула руку вниз и взяла головку, осматривая ее.
— Боже, — промурлыкала она, — и какой же это подарок.
— Я обещал тебе королевство Белого Пантеона, завоеванное твоим именем, — сказал Атриус. — Я не даю невыполнимых обещаний.
— И все же я не ожидала увидеть голову преданного служителя моей кузины. — На губах Ньяксии появилась медленная улыбка, и еще одна капля крови потекла по ее ледяной бледной коже. — Королевство — это одно. Но это… какой восхитительный сюрприз. Слишком долго мои кузены считали, что мои дети свободны и могут охотиться на них. Как приятно, что роли поменялись.
Сама земля дрожала от ее удовольствия. Я никогда не был в присутствии такого нечестивого восторга. Я знала, что боги, какими бы мелочными они ни были, любят, когда им приносят жертвы, плюющие в лицо их соперникам. Но это… Ньяксиа, казалось, любила злобу больше, чем дар королевства, ради которого она отправила Атриуса с невыполнимой миссией.
Она опустила голову и провела одной рукой по щеке Атриуса — материнская ласка. Он напрягся под ее прикосновением.
— Ты превзошел все мои ожидания, Атриус из Дома Крови, — промурлыкала она.
В этот момент воздух снова изменился. Из моего тела вырвался весь воздух, и я с грохотом упала на землю.
Сказать, что нити сдвинулись, было недостаточно. Они изменились. Внезапно они стали живее, чем когда-либо, каждая из них была связана с новым источником — своим единственным истинным хозяином.
Только сама Ткачиха могла так изменить нити жизни.
— Ты всегда была слишком тороплива в принятии решений, кузина, — произнес низкий мелодичный голос, в котором звучали все возрасты, наложенные один на другой, — ребенок, старец и все, что между ними, — вечно подвижный, как сама неизвестность.
Я заставила себя поднять голову. Заставила свои чувства потянуться к ней — моей богине, моей Ткачихе, Акаэи.
Весь мир склонился перед ней. Нет, весь мир струился сквозь нее, словно каждое чувство, каждый элемент и крошечная частица времени были у нее на ладони. Если от Ньяксии исходила захватывающая, опасная красота, то от Акаэи — постоянная, стабильная, как мощная грация горизонта, где камень встречается с морем. У нее была богатая, глубокая кожа, черты лица твердые, как камень, большие глаза чисто-белые, затянутые туманом, который менялся с каждой секундой. У нее было шесть крыльев, по три с каждой стороны, каждое из которых открывало вид на другую загадочную версию будущего, прошлого или настоящего — снежное небо, бурлящее море или пламя павшего королевства. Она была одета в длинное простое белое платье, которое развевалось на ветру и развевалось над ее ногами. Ее руки с десятью пальцами на каждой были раскинуты перед ней. На каждом пальце были вытатуированы символы, обозначающие разные судьбы, и от этих пальцев расходились нити света. Нити самой судьбы, окружавшие ее, словно луна вокруг земли.
На лице Ньяксии медленно расплылась лукавая улыбка.
— Акаэи. Столько времени прошло.
— Как жаль, что мы встретились с головой моего служителя в твоих руках.
Улыбка Ньяксии померкла.
— Помнится, однажды мы встречались с головой моего мужа в твоих руках.
Воздух внезапно похолодел, звезды сменились грозовыми тучами над головой.
Присутствие Акаэи омрачилось. Судьбы в ее крыльях потемнели, превратившись в холодные ночи и тлеющий пепел.
— Мы много раз обсуждали это, кузина, — сказала она.
— И, возможно, теперь ты скажешь мне, что мы будем обсуждать это еще много раз, — огрызнулась Ньяксиа, скривив губы.
Акаэи не ответила. Но на ее губах заиграла знакомая улыбка.
— Да, — сказала она. — Думаю, так и будет.
— Может, тебе не так уж и плохо знать, каково это — оплакивать что-то, — проворчала Ньяксиа, с усмешкой глядя на голову Зрячей Матери. — Что ты вообще чувствуешь к этой ведьме? У тебя есть тысячи других. У меня был только Аларус. Только он.
Ее голос надломился на последних двух словах, и меня поразило, как по-детски она звучит, как потерянно.
Мне было так стыдно за свою неспособность пережить горе пятнадцатилетней давности. И все же здесь была богиня, одно из самых могущественных существ, когда-либо существовавших на свете, а ее горе оставалось таким же необработанным и две тысячи лет спустя.
Боль в воздухе застыла, переходя в гнев. Безупречное лицо Ньяксии исказилось в ненавистной усмешке. — И все вы изгнали мой народ. Вы охотились на них. Вы убиваете их. Я защищала Обитраэс только силой.
Акаэи пристально посмотрела на нее.
— Я любила Аларуса как брата, — сказала она. — Я никогда не ссорилась с твоим народом. И я защищала тебя, Ньяксиа, от тех, кто судит тебя так, как ты не заслуживаешь. Я не стану оправдывать действия Белого Пантеона. Но это…
Ньяксиа ехидно заметила:
— Это то, что я заслужила…
— Это, Ньяксиа, еще один грех. — Акаэи не повышала голос. Ей это было и не нужно. Одна лишь сила в нем перекрывала все остальные звуки. — Твой последователь убил одного из моих самых преданных служителей. Ты намереваешься вырвать королевство из рук Белого Пантеона. С тобой поступили несправедливо, кузина, признаю это. Но кто-то должен заплатить за пролитую здесь кровь.
Ее взгляд упал на Атриуса — Атриуса, который все еще был залит кровью Зрячей Матери.
Ужас, пронесшийся во мне при одном только упоминании о том, что она обратила на него внимание, парализовал меня.
И прежде чем я смогла остановить себя, я вскочила на ноги.
— Я ответственна.
Слова слетели с моих губ прежде, чем я успела их обдумать.
Затвор сырого страха пронзил Атриуса — несмотря на то что он даже не вздрогнул, когда сам оказался под пристальным взглядом Акаэи.
Однако я не могла позволить себе обратить на это внимание, когда глаза обеих богинь обратились ко мне. От одного только их внимания у меня чуть не подкосились колени, словно мое тело не могло выдержать силу их взглядов.
— Я ответственна, — повторила я. — И для меня будет честью принести свою жизнь в жертву тебе, моя богиня, в качестве платы.
Я не могла признать Атриуса. Я бы сломалась, если бы сделала это. Ко мне было приковано внимание двух богинь — двух самых могущественных существ, когда-либо существовавших во времени, — и все же я чувствовала его взгляд так же сильно, как и их.
Ньяксиа рассмеялась.
— Видишь, Акаэи? Если ты хочешь отнять жизнь в обмен на жизнь, то вот тебе молодая красавица, созревшая, чтобы ее сорвать. Но ты не тронешь моего служителя.
Похоже, Ньяксиа вдруг стала очень заботливой, когда дело касалось ее богов-соперников. Возможно, больше из-за соперничества, чем из-за благосклонности, но
