Раз за разом раскрывались лепестки, все больше открывая миру сияющих лучей, которые источала ослепительно яркая середина цветка. И вот, когда лучи соединились в один сплошной поток, я позвала плененные стихии. Откуда они появились, понять невозможно, ибо меня уже нет. Есть только необыкновенной красоты цветок, произрастающий из серебристого сияния, роняющего тягучие капли на холодные скалы.
Но тут сильно защемило сердце, и поток чувств, самых разных, ярких и запоминающихся, взорвался со страшным грохотом, осыпая хлопьями страха и апатии прибрежные камни. Буря с радостной легкостью подхватила эти хлопья, насыщая их солеными брызгами, украшая обрывками тумана…
Казалось, все: я — это лишь медленно оседающие рваные лохмотья, растаскиваемые океаном по всей поверхности, но тут мудрая змея снова пошевелилась. Она подняла голову и заглянула в самые глаза стихиям: те мгновенно присмирели, словно мудрая мать лишь бросила строгий и уставший взгляд на расшалившихся детей.
Тишина, легкий шелест волн. Я открыла глаза и увидела, что лежу на мощной ветвистой коряге, которая плавно качается на волнах.
Никакого острова не было и в помине, но рядом, как и прежде, находились другие владения Марвии — вполне целые и невредимые. Ко мне приближалась лодочка, в которой стоял Ллер, пристально наблюдающий за каждым моим движением. Думаю, что там, за ним, сидела крайне напуганная Вера, да судя по ритмичному движению лодки, методично греб веслами Рад.
Обрадовавшись тому, что друзья живы, решила, что это просто чудо. Судя по тому, что творили выпущенные на волю стихии, вполне можно было бы ожидать полного разрушения всех близлежащих островов, да огромного количества трупов, вяло покачивающихся на волнах — многочисленных любителей райской обособленной жизни.
Тут вспомнила, что пытались сделать стихии с самоуверенной ведьмой, осмелившейся поработить их. Запоздало испугалась — если бы сила мастера стихий не проснулась в этот момент, разбушевавшиеся стихии развеяли тело белки по воздуху. Слезы облегчения покатились из глаз, падая на сухое, выжженное солнцами, высушенное неприступной скалой, старое безлиственное дерево.
— Ты как? — озабоченно спросил Ллер, с легкостью перескакивая из лодки на дерево.
Вера с черной завистью посмотрела на его акробатический пируэт: землянам такого не суждено повторить, даже в цирке не увидишь ничего подобного. Девушка бросала встревоженные взгляды, но как ни старалась, не могла перебраться на бревно: лодка билась о сухое дерево, моталась по кругу, направляемая валлом, который всячески пытался помочь.
— Жива, — я оттерла слезы и попыталась улыбнуться. — Что удивительно….
— У тебя просто мания уничтожать чужую собственность, — с облегчением заметил цвак. — Ты только глянь: ни намека на то, что здесь тысячи сот возвышалась неприступная скала!
Фиолетовый поглядел на меня преувеличенно восхищенно и обвел руками опустевшую местность: я послушно осмотрелась. Бури словно не было и в помине: на чистейшем небе переливались серые и фиолетовые цвета затухающего заката. Последние искры оранжевого солнца, чуть отставшего от собрата, с жадностью вторили многочисленные ряби мелких волн, словно стараясь оставить на память этот вечер, так насыщенный событиями.
Лично я бы с удовольствием стерла его из памяти: в тот момент, когда я одновременно была каждым существом в Кеприи, почти развеянная стихиями на невидимые частички, ясность происходящего развернулась полноценной яркой картиной, готовой работой художника. И сейчас, вернувшись в человеческое тело, четко осознала угрозу Кеприи. Пусть нечто древнее во мне снова слепо и ограничено сейчас. Я помню самое главное, что откралось во взгяде древней змеи…
— Ллер, все напрасно, — с печалью в голосе прошептала я. — Все бесполезно…
— Что напрасно, Кира? — мягко уточнил цвак, присаживаясь рядом: бревно даже не покачнулось, никак не отзываясь на резкие движения мага, словно тот весил не больше перышка. Хотя, я на самом деле не знала, сколько весит среднестатистический цвак. Мотнув головой, — что за странные мысли приходят в такой непростой час, — жалобно посмотрела на друга:
— Я отпустила стихии. Они были в такой ярости, чуть не разорвали тело на тысячу маленьких белок. И лишь мощь мастера стихий, которая через столько лет наконец шевельнулась во мне, спасла незадачливого мастера от кары грозных сил… И тогда поняла, что собой представляет символ власти мицара: он так же порабощает силы кеприйцев, как я недавно — стихии.
— Ну вот, а говоришь — напрасно, — иронично фыркнул цвак. — Избавилась от неудачного начала возрождения силы; осмыслила, что возрождать ничего и не надо было — мощь просто спала в тебе; почуяла, что собой представляет древний артефакт… Вот сколько результатов и куча поводов для размышлений.
— Это все хорошо, — отмахнулась я. — Но я поняла и кое-что еще…
Замолчала, растерявшись: как облечь в слова то яркое ощущение, которое посетило во время потрясающей ясности, которую открыла силе мастера свобода стихий. Словно ураганный порыв ветра смел с земли кучи прошлогодних листьев, обнажив древнюю мозаику…
— Камень… — чуть запнувшись, продолжила. — Помнишь, я рассказывала про разговор хранителя, подслушанный мною в комнатке Марвии? — Ллер кивнул. — Хен тогда сказала, что каменному сердцу нет места ни в одном из миров. Я поняла, что это означает. Это не сердце…
— Символ власти, — мрачно закончил цвак. — Я подозревал.
— Да, — я опустила голову, избегая глядеть на хмурого мага. — А места ему нет, потому что он может привести мир к гибели — поэтому дзеты указали на мицара.
— Каким образом? — деловито уточнил Ллер.
— Как бы объяснить… — я мучительно подбирала слова. — С виду, это просто камень. Но стоит ему попробовать живой силы, как он становится просто черной дырой… ненасытным монстром. Его невозможно досыта накормить. И чем больше он получает, тем больше ему надо. Конечно, камень одаривает своего носителя — иначе нельзя. Могущество мицара в обмен не на жизнь Роже… а на жизнь Кеприи! Символ высасывает магию из целого мира — капля за каплей поначалу, потом его аппетиты растут. И чем далее мицар пользуется подаренной мощью, тем быстрее катится мир к гибели.
— А твоя сила? — осторожно спросил цвак, — может остановить мицара?
— Мы настолько другие, — печально произнесла я. — Словно разные полюса. У меня — сила стихий, сила природы… можно сказать, сила жизни. У Роже — нечто иное, но жизни там нет в помине. Даже смерть более жизненна. Собственно, она часть жизни: что-то рождается, что-то умирает. Мицар хотел насытить камень магией стихий. Даже не знаю, что из этого может получиться. Знаешь, на самом деле Роже и не думал становиться мицаром…
