— «Стало легче дышать. Начинающийся артрит в моих руках больше не беспокоит меня…»
— «Утром я пробежал три мили, чтобы проверить себя, и, обнаружил, что совсем не устал, пробежал еще три мили…»
— «Видения красного тумана преследуют меня. Я должен снова войти в Капсулу…».
— «Я ничего не скажу о том, что видел за красным туманом. Я должен понять это, прежде чем передать на страницу…»
— «Шрам на моей голени исчез. Он у меня был с детства…»
— «А потом я подхватил ее на руки и пустился в пляс по всему дому, плясал и плясал. Она смеялась, запрокинув голову… Боги, я не видел, чтобы она так смеялась с тех пор, как нам было по двадцать…»
Голос Серизы звучал ровно и спокойно, она читала мысли Вернарда, который все глубже и глубже погружался в бред. Капсула вызывала привыкание, и это пристрастие имело свою цену. Она сводила Вернарда с ума.
— «Я становлюсь жестоким. Мое настроение, мою ярость становится все труднее контролировать. Сегодня утром я накричала на Женевьеву, когда она принесла нам напитки. Она пролила мою кружку чая. Я не собирался набрасываться, но мое тело, казалось, делало это само по себе, в то время как я наблюдал за его действиями из глубин своего сознания. Это как если бы я управлял лодкой со сломанным рулем…»
— «Лекарство меня подвело. Токсин оказался слишком сильным…»
— «Слишком поздно. Для меня уже слишком поздно».
— «Слишком поздно… нетерпение. Я слишком нетерпеливый. Слишком много посещений красного тумана. Если бы я просто подождал еще месяц, позволив лекарству подействовать на меня, если бы я ограничился тремя ходками и не более… если бы… если…»
— «Был ли я мужем, был ли отцом?
Один я умру, брошенный всеми.
Нежно ты уложи меня, дальше я не пойду напролом,
Нежно ты уложи…»
— «В загоне я нашел мертвой свинью. Ее разорванное тело превратилось в кровавое месиво. Я подозреваю теленка. Мне не нравится, как он на меня смотрит».
Сериза закрыла глаза на долгое мгновение и продолжила.
— «Сегодня, когда я бросил корм в кормушку для теленка, он попытался протаранить меня. Я видел, как он приближается, желтые глаза горели яростным голодом. Он мчался на меня, с копытами выбивающими из земли глухой боевой гимн. Он хотел убить меня. Я даже не пошевелился. Я не мог, да и не хотел. Он достиг меня, и мое тело взяло верх. Я отпрянул в сторону. Мои руки сомкнулись вокруг его шеи и вонзились в плоть. Кровь залила мои пальцы. Его запах… о, его запах был пьянящим и тошнотворным. Он окутал меня и оседлал, и я не мог вырваться из его объятий».
— «Я похоронил теленка. Разумная часть меня приходит в ужас от вида его тела, от его запаха, от вкуса сырой плоти на языке. Но голос разума слабеет. Логический центр моего существа угасает. Он покидает меня, как обезумевшая собака на своей волне. И я не в силах сдержать ярость. Но она справляется. Она прекрасно справляется. Только один раз и не больше. Мой дар. Мое проклятие. Моя бедная милая Е, неси его в себе. Я так многого хотел для тебя и так мало дал тебе. Я просто эгоистичный старик, усталый и глупый, сидящий на развалинах своей цитадели. Я боролся против сил природы и был признан неугодным. Я должен был позволить ему умереть, но не смог. Я бы умолял о прощении, но я знаю, что тебе нечего будет дать. Я люблю тебя. Боги, каким безнадежно неадекватным кажется это простое воззвание».
— «Красный туман приближается. Он скоро заявит на меня свои права».
— «Я ее спрятал. Спрятал ее там, где ждет рыбак».
Сериза остановилась.
— Это последняя связная запись. На следующих двух страницах он снова и снова пишет «бедный Вернард», а потом все это превращается в каракули.
Она обессиленно опустилась на кресло.
Уильям лихорадочно соображал. Вот чего хотел Паук. Капсулу.
Если уродов «Руки» поместить в Капсулу, то выйдя оттуда они стали бы более подавляющими, чем были раньше. Их раны стали бы заживать за считанные секунды, и они бы не прекращали убивать, убивать и убивать, не терпя неудачи.
Луизиана хотела иметь оружие против Адрианглии. Это было оно.
Вернард никогда не умирал. Эта мысль пронеслась у него в голове, осветив разрозненные кусочки головоломки. Конечно, Вернард никогда не умирал. Только не после стольких походов в Капсулу. Это сделало бы его почти неуязвимым.
— Сегодня день, когда все секреты будут раскрыты, — произнесла бабушка Аза.
Уильям поднял голову. Она стояла посреди комнаты, высохшая и древняя, как всегда, и глубокая печаль плескалась в ее маленьких темных глазах.
— Ты проснулась, — сказала Игната и встала, чтобы предложить ей кресло. Бабушка Аза не обратила на него внимания. Она уставилась на него, и Уильям почувствовал магическое притяжение.
— Скажи им, дитя, — сказала она. — Скажи им, кого ты видел в лесу.
— Вернард никогда не умирал, — сказал Уильям. — Я его видел. Я сражался с ним в Трясине.
— Монстр? Нет. — Сериза покачала головой. — Нет, этого не может быть.
— Он рыщет по ночам, — сказала бабушка Аза. — Он много лет не появлялся рядом с домом, но теперь вернулся. Он знает, что что-то не так. Теперь он монстр, но кое-какие воспоминания все еще живы. То, что он сделал, то, что было неестественно, слишком сильно изменило его. Магия была слишком сильна.
Наступила тишина, напряженная и звенящая, как воздух перед бурей.
— Кто такая Е? — спросила Игната. — А была кошкой, Б — свинья, С — теленок. Д был сам Вернард.
Кальдар встал.
— Капсула. Она ускоряет заживление, да?
Он пересек комнату. В его пальцах блеснул кинжал. Он взял Серизу за руку и взглянул на нее. Она кивнула. Кальдар порезал ей предплечье. Хлынула кровь. Он вытер алую жидкость рукавом и высоко поднял ее руку. Тонкая красная полоска обозначила рану, но больше крови не было.
— Милая маленькая Е, — сказал он. — Я задавался вопросом об этом в течение многих лет. Она никогда не простужалась. Все мы болеем гриппом или еще какой-нибудь дрянью, но она всегда бодра и неутомима.
Сериза изучала свою руку, как будто это был посторонний предмет.
— Я ее не помню. Капсулу. Я вообще ничего не помню.
— Наверное, он давал тебе снотворное, — предположила Игната.
— Это должно было быть чертовски сильное снотворное, — сказала Мюрид, — чтобы притупить такую боль.
Игната нахмурилась.
— Ты помнишь лекарство?
Ее мама поморщилась.
— О, пожалуйста. Это чай из краснотарника. В течение последних нескольких недель он практически топил ее в нем при каждом удобном случае. Возможно, это единственная причина, по которой она сейчас в здравом уме. Вот что делает лекарство — оно не дает сойти с ума.
Ясный голос Ричарда заполнил комнату.
— Вопрос в том, что нам теперь делать с дневником.
УИЛЬЯМ напрягся. Все его инстинкты кричали в тревоге.
Лица повернулись к Ричарду.
— У нас есть дневник. Слишком поздно для Женевьевы, но не слишком поздно для Густава. Сериза сказала мне, что его держат в Касисе.
Ричард наклонился вперед.
— Это крепость, и в распоряжении графа Касиса много стражников. Не только это, но и само место находится на границе между Адрианглией и Луизианой в Зачарованном. Оно касается Грани, на этом все. Если мы нападем на него, то по нашему следу пойдут люди из обеих стран. Но мы должны вернуть Густава. Мы должны хотя бы попытаться.
— Шантаж, — предложил Кальдар. — Мы обменяем Густава на дневник. Паук сделает все, чтобы мы не передали его Адрианглийцам.
И все пошло прахом. Уильям оскалил зубы.
— Паук слишком опасен, — сказал Эриан.
— К черту Паука. Этот дневник чудовищен! — голос Петунии прервал его. — Это продукт ненормального ума. Блестящего, но ненормально. Мы должны уничтожить его.
Кальдар изумленно уставился на нее.
— Пока у нас есть дневник, мы можем вернуть Густава.
Она посмотрела на него в ответ.
— Уильям! Насколько велико было существо, с которым ты столкнулся?
Вся комната уставилась на Уильяма. Волосы у него на затылке встали дыбом.
