быту, просто скучал и не мешал мне жить мою размеренную жизнь, а я в благодарность за это невмешательство иногда устраивала ему немного веселья, нам обоим это нравилось. Сейчас он был спокоен, но я знала, что папка в сейфе дразнит его, он ждёт от неё впечатлений, и он их получит, скоро, но не сейчас. Демон вёл себя прилично, он был хорошей зверушкой и не лез с комментариями, когда мы с Райном обсуждали еду, слушали музыку и делились новостями, демон не мешал, он сидел в своём пыльном углу, делая вид, что совершенно не замечает того, что на этот раз я готова ему мешать, ломясь в его пыльный угол из этого роскошного вечера с этим шикарным мужчиной, чтобы сидеть там вместе и мечтать о препарации вожделенной папки. Райн проигрывал, не просто Алану, а несчастной папке с его именем, мне было мучительно стыдно это осознавать, и немного приятно, самую малость. Мне нравилась эта власть – иметь возможность не смотреть на него, когда все гости ресторана шеи сворачивали, иметь возможность не замирать от восторга, когда он мне улыбался.
«Раньше мне нравился этот восторг и это замирание, я пользовалась своей властью для того, чтобы это себе разрешить, и получала от этого удовольствие. Что изменилось?»
Демон тихо смеялся у меня внутри, он знал, мы оба знали – содержимое моего сейфа, вот что изменилось.
«Какой же будет феерический облом, если Алан приехал исправить носовую перегородку.»
Мысль о том, чтобы копаться острыми железками в его черепе привела меня в короткий первобытный ужас – я не хотела делать ему больно, точно как тогда на острове, когда он спал, а я изобретала способ проанализировать его силу, не прокалывая палец. Я никогда не понимала врачей, которые отказываются оперировать своих родных и близких, и не просто теоретически не понимала – я оперировала нос и подбородок Ине, убирала родинки Рине, а Тине помогала избавиться от следов сделанного по молодости-глупости пирсинга, и в процессе ещё разговаривала с ней и шутила, было совершенно не сложно.
«Потому что они не Алан. Он особенный.»
Демон внутри меня тихо смеялся и пил виски, тот самый, я чувствовала его запах внутри, он наполнял мои фантазии, забивая ощущения из реальности, где прекрасный Райнир поднимал бокал шампанского за мою неземную красоту.
«Водичка дистиллированная, мимо которой виноград туда-сюда прогулялся. Гадость.»
На сцене молодая человеческая девушка пела о своей бессильной любви к богатым негодяям, детским голоском, похожим на голос Никси, когда она разговаривала с Деймоном.
«Тоже гадость. И совершенно не лечится.»
Она всё-таки забрала конспекты и с горем пополам дотянула до диплома, но не повзрослела ни капли, и даже со стилем своим не определилась, её продолжало швырять зигзагами от звезды кабаре до бизнес-леди, и ни в чём она не выглядела естественно. Я говорила об этом с её отцом, он реагировал спокойно и уверял меня, что это вариант нормы, Никси сама в себе разберётся и в помощи ничьей не нуждается. Я ему верила, он был одним из немногих взрослых, кому я верила безоговорочно, он ни разу меня не подводил.
Девушка на сцене допела песню, поклонилась и объявила перерыв, села за столик к гостям, стала с ними общаться, все остальные тоже заговорили между собой активнее. Райнир держал мою руку и водил пальцем по линиям на ладони, рассказывая, что в одном из Миров, где он когда-то работал, верят, что линии ладони отражают судьбу, и даже делают на ладони пластические операции, чтобы поменять эти линии, и вместе с ними поменять судьбу. Мы посмеялись, я забрала руку, но через время он опять её взял, я не мешала – он уже так делал, мне это даже нравилось. Сейчас он решил погладить мою ладонь как-то по-новому, и понравилось мне это гораздо сильнее, я даже вынырнула из мыслей ради того, чтобы распробовать эти новые ощущения. Райн выглядел так, как будто знает об этом.
Его хитрые эльфийские глаза, от природы слегка удлинённые, щурились откровенно по-лисьи, изучали наши переплетённые пальцы, улыбались. Потом серебристые ресницы на миг поднимались, чтобы окатить меня синим, что на фоне жёлтых фонарей на берегу, тёмной воды, чёрного интерьера и белого костюма ощущалось как удар пенной волны, сбивающий с ног, а потом он опять опускал ресницы, и как будто бы ничего не было, белый эльф в белом костюме, мягко улыбается и гладит мои пальцы, напевно произнося моё старое имя:
– Ле-йа, Ли-ле-рин. Такое красивое имя, почему ты его поменяла?
– Я никогда не чувствовала его своим.
– Такие красивые маленькие ручки. И такие сильные, – он погладил мои пальцы с приятно сильным нажимом, опять поднял глаза, обрушивая на меня их синеву, улыбнулся шире: – Ты творишь этими руками красоту, Лейа. Да? Почему ты выбрала именно пластическую хирургию?
– Мне понравилась идея помогать разумным изменить себя так, как им хочется.
– Подчищаешь помарки за Творцом?
– Он иногда бывает по-настоящему жесток.
– Не в случае эльфов, к счастью, – он наклонился ближе и внимательно посмотрел мне в глаза, потом на губы, на шрам и опять в глаза, – я рад, что ты решила не менять себя. Ты совершенство.
Я изобразила высокомерный эльфийский пафос и кивнула:
– Я тоже так подумала.
Мы рассмеялись одновременно, он отпустил мою руку, я взяла бокал, сделала глоток и добавила, справедливости ради:
– На самом деле, большая часть моих операций это не эстетика, а реконструкция. Моделей я тоже иногда беру, если очень просят их влиятельные покровители, но девяносто процентов моей работы это аварии и дети.
– Дети? Зачем?
– По назначению. Они иногда рождаются с отклонениями, типа расщепления нёба, и операцию оплачивает Содружество, но не всем сразу, есть квота от городской администрации, пациенты встают в очередь, разные больницы разбирают себе пациентов из этой очереди. Но в Верхнем не так много больниц с необходимым техническим оснащением и врачами нужной специализации,
