Через какое-то время Елена сказала сонно:
– Ты не дорасскажешь мне эту историю? Про Анну Австрийскую, которая была единственной рыжей женщиной, которая…
– Ах да! Которая оставалась рыжей до конца своих дней, – пробормотал Дамон. – Кстати, говорили, что кардинал Ришелье был ее любовником.
– Это тот мерзкий кардинал из «Трех мушкетеров»?
– Да, хотя на самом деле, пожалуй, не такой уж мерзкий, как там написано, и уж во всяком случае толковый политик. А еще поговаривали, что он и был настоящим отцом короля Людовика… теперь перевернись.
– Странное имя для короля.
– Что?
– Людовик Теперь Перевернись, – сказала Елена, перевернувшись и обнажив участок молочно-белого бедра, пока Дамон вдумчиво изучал дальний угол комнаты.
– Все зависит от традиции имянаречения в конкретной стране, – сердито сказал Дамон. Перед глазами у него не было ничего, кроме постоянно прокручивающейся картинки этого голого бедра.
– Что?
– Что?
– Я спрашивала…
– Ну как, согрелась? Все, массаж окончен, – сказал Дамон и опрометчиво хлопнул по самой высокой точке территории под простыней.
– Эй! – Елена села, и Дамон – перед которым вдруг оказалось все светло-розовое и золотое, гладкое и ароматное, со стальными мускулами под шелковой кожей тело, – просто дал деру.
Он вернулся через приличное количество времени, держа в руках приглашение на мировую – суп. Елена, с достоинством восседающая в превращенной в тогу простыне, приняла суп. Она даже не попыталась хлопнуть его по заднице, когда он повернулся к ней спиной.
– Что это за дом? – спросила она. – Это не может быть дом Дунстанов; они – старая семья, и дом у них старый. Они были фермерами.
– Будем считать, что это моя маленькая дача в лесу.
– Ха, – сказала Елена. – Я так и знала, что ты не спишь под деревьями.
Дамону понадобилось постараться, чтобы сдержать улыбку. Еще никогда не случалось, чтобы они с Еленой были наедине и при этом не решались вопросы жизни и смерти. И если бы сейчас он вдруг сказал, что, помассировав ее обнаженное тело под простыней, понял – он любит ее чисто духовно… Нет, ему никто не поверит.
– Чувствуешь себя лучше? – спросил он.
– Теплая, как куриный яблочный суп.
– А окончания я никогда не услышу?
Дамон велел ей оставаться в кровати, а сам тем временем напридумывал про себя ночных рубашек всех видов и размеров, и халатов, и домашних тапочек, и все это – за короткий миг, пока он шел в комнату, которая до этого была ванной. Он с удовлетворением обнаружил, что сейчас это гардеробная, в которой была любая ночная одежда, которую только можно было себе вообразить. От шелкового нижнего белья до старомодных ночных рубашек и чепчиков – в общем, все. Дамон вернулся с полными руками и предоставил Елене выбирать.
Она выбрала белую ночную рубашку с высоким воротом, сделанную из скромной ткани. Дамон обнаружил, что поглаживает роскошную небесно-голубую ночную рубашку с подлинными валансьенскими кружевами.
– Не в моем стиле, – сказала Елена, быстро засовывая ее под другую одежду.
Не в твоем стиле, потому что здесь я, – улыбнулся про себя Дамон. Смышленая девчушка. Не хочешь провоцировать меня на что-то такое, о чем наутро будешь сожалеть.
– Хорошо. А теперь ты можешь как следует выспаться, – сказал он и осекся, потому что она смотрела на него с удивлением и тревогой.
– Мэтт! Дамон, мы искали Мэтта! Я только что вспомнила. Мы его искали, и я… не знаю… Я больно упала. Помню, что я упала, а потом оказалась здесь.
«Потому что я принес тебя сюда, – подумал Дамон. Потому что весь этот дом – всего лишь мысль в разуме Шиничи. Потому что единственное реальное, что здесь есть, – это мы с тобой».
Он глубоко вздохнул.
«Окажи нам милость – позволь выйти из твоей ловушки своим ходом – или, может быть, правильнее сказать, с помощью твоего ключа», – мысленно сказал он, обращаясь к Шиничи. Елене же он сказал так:
– Да, мы искали этого, как его там. Но ты упала и ушиблась. Я бы хотел – хотел бы попросить тебя – побыть здесь и отдохнуть, а я тем временем пойду его искать.
– Так ты знаешь, где Мэтт?
Вот к чему свелся для нее смысл всей его тирады. Вот что она услышала.
– Да.
– Тогда встали и пошли.
– Меня одного ты не отпустишь?
– Нет, – просто сказала Елена. – Я должна его найти. Я просто не смогу заснуть, если ты пойдешь один. Прошу тебя. Давай встанем и пойдем.
Дамон вздохнул.
– Хорошо. Тут в шкафу есть…
…сейчас будет…
– …кое-какая одежда, которая тебе подойдет. Джинсы и так далее. Сейчас я принесу, – сказал он. – Если только мне совсем, совсем никак не удастся уговорить тебя прилечь и отдохнуть, пока я его ищу.
– Со мной все в порядке, – заверила его Елена. – А если ты уйдешь один, я выпрыгну в окно и пойду с тобой.
Она не шутила. Он пошел и принес ей обещанную кучу одежды, а потом повернулся спиной, пока Елена надевала точно такие джинсы и рубашку-пэндлтон, которые были на ней перед этим, только целые и без пятен крови. Потом они вышли из дома. Елена усердно причесывала волосы и оборачивалась каждые пару шагов.
– Что ты делаешь? – спросил Дамон, когда решил, что понесет ее на руках.
– Жду, когда дом исчезнет, – сказала она; Дамон сделал лицо, которое должно было означать: «вообще не понимаю, о чем ты», и Елена добавила: – Джинсы «Армани» идеально подходят по размеру. Блузки «Ла петра» – то же самое. Рубашки «Пэндлтон», на два размера больше, точь-в-точь как та, что была на мне. Либо в этом доме торговый склад, либо он волшебный. Ставлю на то, что он волшебный.
Дамон взял ее на руки – это был способ сделать так, чтобы она замолчала, – и подошел к пассажирской двери «феррари». Он задумался, где они сейчас – в реальном мире или в каком-то из шариков Шиничи.
– Ну что, исчез? – спросил он.
– Угу.
«Жалко», – подумал Дамон. Он был бы не против оставить его за собой.
Можно попробовать пересмотреть условия сделки с Шиничи. Впрочем, сейчас у него были другие заботы, намного важнее. Он слегка прижал Елену к себе, думая при этом – намного, намного важнее.
Оказавшись в машине, он обратил внимание на три мелочи. Во-первых, щелчок, который он автоматически опознал как звук застежки, означал, что Елена пристегнулась. Во-вторых, двери были закрыты, и открыть их мог только он. И, в-третьих, он поехал очень медленно. У него не было оснований думать, что кто-либо, похожий на Елену, в ближайшем будущем собирается снова выпрыгнуть из его машины, но он все-таки решил перестраховаться.
Он не имел ни малейшего понятия, сколько еще будут действовать чары. Рано или поздно к Елене вернется память. По логике, иначе и быть не может – ведь к нему память стала возвращаться, а он бодрствовал намного дольше, чем она. Довольно скоро она вспомнит… Что вспомнит? Что он посадил ее в «феррари» против ее воли (это плохо, но извинительно – он же не знал, что она выпрыгнет)? Что он дразнил ее и этого… Майка или Митча на поляне? У него у самого об этом были какие-то смутные воспоминания – или это был еще один сон?
