Вместо того чтобы ответить, он обернулся, осмотрел дверь, которая на вид была абсолютно нормальной, и открыл ее. Любой, кто увидел бы его в этот момент, несказанно удивился бы: он вставил ключ в незапертую дверь, пробормотал: «Комната Елены», – повернул ключ и открыл дверь.
Он зашел в дверь и побежал вперед.
Елена лежала на полу, безнадежно запутавшись в простынях и одеялах. Она пыталась подняться, но ее лицо стало бело-синим от боли.
– Кто тебя столкнул? – спросил он. Он будет убивать Шиничи медленно.
– Никто. Был какой-то жуткий звук, когда ты закрыл дверь. Я хотела побежать за тобой, и вот…
Дамон уставился на нее во все глаза. «Я хотела побежать за тобой, и вот…» Она измучена, ей больно, она истощена, и все-таки она попыталась спасти его? И пыталась так решительно, что упала с кровати.
– Извини, – сказала она, заметив слезы в его глазах. – Никак не могу привыкнуть к силе тяготения. С тобой все в порядке?
– Всяко лучше, чем с тобой, – сказал он, специально стараясь, чтобы его голос звучал резко, и глядя в сторону. – Я сглупил, когда выходил из комнаты, а дом… сделал мне предупреждение.
– Ты о чем? – сказала удрученно Елена, одетая лишь в простыни.
– Об этом ключе, – Дамон поднял его и показал ей. Он был золотой, и его можно было носить как кольцо, но от него отходили два крылышка, и получался красивый ключ.
– А что с ним не так?
– Это я не так его использовал. В этом ключе хранится сила китсунэ, он может отпереть любую дверь, и ты можешь попасть через нее куда угодно, но надо сделать так: вложить его в замок, сказать, куда ты хочешь попасть, а потом повернуть ключ. Я забыл это сделать, когда выходил из комнаты.
Елена была озадачена.
– А если это дверь без замка? В спальнях обычно вообще не бывает замков.
– Он подходит к любой двери. Можно сказать, что он сам себе создает замок. Это сокровище китсунэ – я вытряс его из Шиничи, когда обозлился на него из-за того, что тебе было плохо. Скоро он захочет его вернуть, – глаза Дамона сузились, и он слабо улыбнулся. – Интересно, кому из нас он в конце концов достанется. Кстати, на кухне был еще один – запасной, разумеется.
– Дамон, это все очень интересно, про магические ключи, но ты не поможешь мне подняться с пола?
Дамону стало стыдно. Но дальше встал вопрос, класть ее обратно на кровать или нет.
– Я бы приняла ванну, – тихо сказала Елена. Она уже расстегнула верхнюю пуговицу своих джинсов и была готова выпрыгнуть из них.
– Подожди секунду! А что, если тебе станет плохо, и ты утонешь? Ляг, и я обещаю, что сделаю так, что ты будешь чистой, если ты готова попробовать что-нибудь съесть. – У него возникли новые сомнения относительно этого дома. – А теперь разденься и накройся простыней. Я умею делать невероятные массажи, – добавил он, отверачиваясь.
– Слушай, отворачиваться необязательно. Я не понимаю этого с тех пор, как… вернулась, – сказала Елена. – Все эти правила приличия. И почему кто-то должен стесняться своего тела? (Эти слова донеслись до него немного приглушенно.) – В смысле – если кто-то говорит, что нас создал Бог, почему он забывает, что Бог создает нас голыми, даже после того, что случилось с Адамом и Евой. Если это так важно, создавал бы нас прямо в подгузниках.
– Должен сказать, твои слова напомнили мне о том, что я сказал когда-то вдовствующей королеве Франции, – сказал Дамон, преисполненный решимости все время, пока она раздевается, разглядывать трещину в деревянной стене дома. – Я сказал, что если Бог всемогущ, всеведущ и знает наперед судьбу каждого человека, то почему он обрекает праведников на то, чтобы рождаться такими же голыми, как и грешники?
– И что она ответила?
– Ничего. Просто хихикнула и три раза хлопнула меня веером по руке, что, как мне рассказали потом, было приглашением на любовное свидание. Увы, у меня были другие дела. Ты еще в кровати?
– Ага. И накрылась простыней, – устало сказала Елена. – Если королева была вдовствующая, я думаю, ты не особенно расстроился, – добавила она наполовину удивленным голосом. – Это ведь такие пожилые мамаши?
– Нет. Анна Австрийская, королева Франции, до самого конца сохраняла удивительную красоту. Это была единственная рыжеволосая женщина…
Дамон остановился и стал судорожно подбирать слова, глядя на кровать. Елена сделала именно то, о чем он просил. Просто он вовремя не сообразил, как она будет похожа на Афродиту, поднимающуюся из моря. Взъерошенная белизна простыни могла сравниться с молочной и более теплой белизной ее кожи. Естественно, она нуждалась в мытье, и все же одной мысли о том, что под тонкой простыней она восхитительно нага, было достаточно, чтобы у Дамона перехватило дыхание.
Всю свою одежду она скатала в комок и швырнула в дальний угол комнаты. Дамон не винил ее за это.
Он не думал. Он не давал себе на это времени. Он просто вытянул руки и сказал:
– Горячее куриное консоме с тимьяном в чашке Микаса и масло с ароматом цветка сливового дерева, очень теплое, в чаше.
Как только бульон был доеден, и Елена опять лежала на спине, Дамон начал осторожно массировать ее с маслом. Аромат сливы – всегда хорошее начало. Он приглушает чувствительность кожи к боли и создает хорошую основу для других, более экзотических масел, которые Дамон планировал пустить в ход позже.
В каком-то смысле это было намного лучше, чем окунать ее в ванну или джакузи. Дамон знал, где находятся ее раны, и мог для каждой из них нагреть масло до нужной температуры. И если малоподвижные вентели в джакузи могли ударить Елену прямо по больному месту, Дамон мог избегать слишком чувствительных мест – в смысле тех, где могло стать больно.
Он начал с волос, использовав немного, совсем немного масла, чтобы даже самые трудные колтуны легко расчесались. Смазанные маслом, ее волосы засияли как золото – мед на молоке. Потом он перешел к мышцам лица – стал легонько поглаживать большими пальцами лоб Елены, чтобы смягчить кожу и расслабить лицо, заставить ее саму расслабиться в такт его движениям. Медленные круговые движения у висков, совсем легкие. Он видел проступившие тонкие голубые жилки и понимал, что надави он сильнее – и она уснет.
Потом он занялся руками, предплечьями, ладонями, разбирая ее по косточкам древними прикосновениями и правильными древними веществами, пока от нее не осталось ничего, кроме расслабленного существа без костей, лежащего под простынями, мягкого, нежного, покорного. Он на миг улыбнулся своей огненной улыбкой, когда вытягивал палец ее ноги, пока тот не щелкнул, а потом улыбка стала иронической. Сейчас он мог получить от нее то, что хотел. Да, она была не в том состоянии, чтобы отказывать ему. Но он не учел того эффекта, который эта чертова простыня произведет на него. Всем известно: любые покровы, скрывающие тело, даже самые простые, всегда привлекают внимание к запретным областям. Нагота так не может. И, массируя дюйм за дюймом тело Елены, он все больше сосредотачивался на том, что находится под белоснежной тканью.
