было так уж много действительно нарядной одежды! Но вот лёгким простым платьям она и впрямь порадовалась бы.
– Наверно, на мне всё будет висеть, как на вешалке, я такая худая, – проворчала она. – И ещё вот рука…
Она показала протез – ничем не скрытый, потому что решила полностью избавиться от видимости чего бы то ни было на своем теле. Оно, тело, устало ничуть не меньше души.
– Это во-вторых, – сказал Эдвин. – Новую руку я тебе сделать не смогу…
– Что? – оторопела Эдмунда. – А, да, ты же сказал, что ты теперь обладаешь даром живителя…
– Вечно ты перебиваешь, – с досадой сказал кузен. – Я хочу сказать, что не могу ничего сделать с твоими стальными запчастями, но могу исцелить то, что ещё возможно спасти. И избавить от боли в суставах.
– Ты уже… проверял, что это действует? – недоверчиво спросила Эдмунда. – Сам-то вон с палочкой ходишь.
– Ещё бы, у меня эта нога уже после первого ранения и двух операций была не в порядке, а уж после взрыва… К твоему сведению, у меня там нет части сухожилия, а в кости стоит штифт, – возмутился Эдвин. – Это не лечится! Но в госпитале я успел попрактиковаться и кое-что узнал. Тэлия сказала, что слишком много исцелять и оживлять нельзя, но я и сам понял, что это тяжело даётся.
– Так чего ты от меня-то хочешь? – не поняла Эдмунда.
– Ой, тяжело с тобой, – сказал Эдвин. – Вся ты такая колючая и злобная, просто жуть! Скучаю по тем временам, когда был железякой: ты меня хотя бы жалела и поэтому не была такой неуживчивой.
Она молчала. Колючая? Ну пусть. А он зато болтливый, почти как тот патрульный из Пыльного порта. Вот только чуть-чуть не дотягивает!
– Я видел твою карту в госпитале, дурочка. У тебя повреждена, как это сказать? Репродуктивная функция.
– Я тебе сейчас врежу! – вскипела Эда.
– Иди лучше сюда, – Эдвин раскрыл объятия. – Я просто могу это поправить, разве ты не понимаешь?
Не веря и не доверяя, Эдмунда не двинулась с места. Тогда кузен обнял её сам, и не слишком-то церемонясь, задрал на спине рубашку. Некоторое время они стояли так, очень неловко: его руки у неё на пояснице. Наверно, со стороны и выглядело-то не очень-то прилично! Но Эдмунда никогда не чувствовала себя так странно и так спокойно. Это не походило на прохладный дар мей Нолы или на страсть, какая была между Эдой и Нейтаном. Да и вообще ни на что не походило – просто мягкое приятное тепло разливалось внутри. Тепло, покой, умиротворение.
Длился этот «сеанс» недолго – с полминуты. Затем Эдвин отстранился и довольно кивнул.
– Вот и всё. Главное, что там было, что лечить. А не как с рукой…
– Всё? Откуда тебе знать? – вскинулась Эда.
– Я просто знаю. И если что, Эда… Я не претендую на твоё место детектива в участке. Пойду в больницу, к мей Ноле. Думаю, с моей карьерой полицейского всё кончено.
И он ушёл – ведь ему надо было навестить Рельднера Катнера, а потом увидеться с Нолой.
Эдмунда Стил ещё долго стояла у окна, задумчиво поглаживая живот и иногда – поясницу. Она проводила рукой там, где до того коснулся её кузен. Она думала не столько о себе и о Нейтане, сколько о том, что же делает человека – человеком, и где находится грань, когда он становится мерзавцем.
А главное, почему некоторые, уже шагнув за эту грань, вдруг решают вернуться назад – а другие радостно бегут совершать мерзости. И неважно, полицейский это, мертвитель, целитель или кто-то ещё. Почему Туанг старался загладить вину, а Тэлии чего-то не хватило, чтобы остановиться? Почему мертвитель Борссен убивал с удовольствием, а мертвитель Хайзен так страстно хотел избавиться от страшного дара?
Но мучительные мысли постепенно уступили место более светлым.
Всё потому, что боль действительно покинула её тело, и даже протез теперь нигде не натирал, и не ломило ноги, и собранный заново позвоночник не поскрипывал в тех местах, где кости пришлось заменить на стальные детали.
Когда вечером Нейт вернулся домой, Эдмунде уже не терпелось приступить к началу проверки насчёт остального. Она не стала рассказывать о том, что Эдвин исцелил её – вдруг что-то не получится? Но мысль о том, что у них с Нейтаном на двоих будет не только камень у моря, и дом, и вся жизнь, но ещё и дети, поставила на место последнюю шестерёнку.
Разбирательство по делу Кэссиана Уолтера шло почти целый год и закончилось пожизненным заключением. Многие настаивали на казни, но до этого не дошло. Дело получилось громким, и о нём немало писали в газетах, но Эдмунде удавалось избежать излишнего внимания прессы благодаря своим сослуживцам.
Её имя было оправдано ещё до окончательного заседания суда. К моменту приговора она служила в Войденском полицейском участке уже второй месяц. И как же хорошо было вернуться к работе! Теперь, когда Эдмунда стала детективом и могла вести следствие, ей доставались не самые простые дела, связанные с магией. Осталась в участке и Рава Хамал – вернее, теперь уже Эдвертон. Она не училась магии, сказав, что дар у неё невелик, и развивать особо нечего. Это было лукавством: Рава развивала своё магическое зрение. Она теперь видела сразу, кто маг, а кто нет, видела любые магические следы лучше любого другого одарённого и отлично научилась читать символы. Конечно, за год всех магических знаков не выучить – но Рава старалась. Чтобы выйти пожениться, будущим супругам пришлось устроить собственное расследование и розыск бывшего Равиного мужа. Ведь по абавийским законам только он мог решить, что Рава Хамал ему больше не жена! Искали не слишком-то долго, но за развод пришлось платить.
Эдвин Эдвертон попрощался с призраком Тэлии Минны Катнер. Перед тем, как покинуть этот мир, она просила ещё раз передать Эдмунде, что сожалеет о выбранном пути мести Хайзену. Что ж, мертвитель своей гибелью уже заплатил за тех, кого убил. Сам Эдвин нашел применение дару живительницы. Он расходовал его разумно и бережно, старался не отказывать тем, кто действительно нуждался, спас несколько жизней. Кто-то верил, что Эдвин стал сыном богов, кто-то считал, что это просто совпадение и везение, а кому-то и вовсе не было дела до войденского
