недоверчиво уставившуюся на него нечистую. Та, будто тряпичная кукла в руках ребенка, мелко-мелко трясла головой.
— Не может такого быть, я же все видела, ты тоже…
— Убирайся с моего болота. Обрыдли, надоели хуже пареной редьки. Этот бесконечный бабий треп, этот визг. — Колдун бил ее презрительными словами, ощущая, как в раздражении напрягается верхняя губа, обнажая зубы.
В отвращении к самому себе.
А самым страшным было то, что Авдотья верила. С каждым словом все больше опускались плечи, стремительно темнели глаза. Будь способна — разрыдалась бы. Да только мертвым не положено — остается шмыгать сухим носом и давиться воздухом.
— Где она?
Сердце сжалось, когда Яков заставил себя сморщиться, раздраженным взглядом пройтись по нечистой снизу вверх и обратно, сочувствующе цокая языком.
— Мне почем знать, я ее пару дней назад оставил. — Первые шаги до землянки вышли тяжелыми, неказистыми. Будто всю тяжесть земли повесили на шею, придавили, зажали. Колдун зло дернул плечом.
— Я не узнаю тебя, как ты стал таким чудовищем? — Ее пропитанные горечью слова ударили в спину, заставили замереть.
Где-то тоскливо закричала птица.
— Я всегда был таким, Авдотья, вы только то, что хотели видели. Не возвращайся на болота никогда. Ежели увижу здесь, сброшу защитные наговоры, снова бродить лишь до третьих петухов сможешь, такой судьбы и врагу не пожелать.
И она сорвалась с места. Быстро, едва слышно зашелестели травы, раздался всплеск воды.
Яков продолжал стоять, неприязненным взглядом скользя по стенам землянки. У самой двери лежала груда освежеванных кроликов — тушки успели пропахнуть, покрылись слизью. Каково было упырихе все эти дни? Ждать их со щемящим предвкушением, надеяться на доброе слово от матери. Затем волноваться, готовиться к ужину, перестирывая тряпье в болотной воде. И каково ей было сейчас разочаровываться в том, кого она посчитала другом?
Под одежду нырял колючий ветер, Яков продрог, но продолжал стоять. Ноги не несли его в избу.
Спустились на землю сумерки, затихла сонная природа, и тогда все началось. Сотня ярких искр разнеслась по небу, затрещала так оглушительно громко, что захотелось упасть, зажать уши. Он поднял лицо.
Защитный щит гудел, по прозрачной стене пробегала рябь, а затем разрывалась ослепительно-голубым, пуская остатки заклинаний на землю крупными хлопьями. Красиво, Варваре наверняка понравилось бы…
Еще немного, еще пару часов и все закончится, ему бы справиться, не опозориться в последнем бою.
Когда-то, давным-давно, когда мать прижимала его к белоснежной шерстяной шали, пропахшей молоком, когда в печи варилась вкусная сладкая каша, разнося аромат по всей избе, она пугала вздорного сына:
Ежели видишь вошедшую в силу ведьму или колдуна — не дерзи, обходи стороной. Многие из них друг другу названные сестры и братья. И ежели с одним пободаться легко можно, то против десяти не устоять. Говаривала моя бабка, что были на нашей земле жестокие ссоры ворожейских родов. Сбиваясь в кучу, защищая друг друга, они страшнее зверья, Яков. Обглодают до последней кости, ничего от задиры не оставят… Таись. Коль узнаешь, что ведьма в такую семью вхожа — берегись ее, как жара пламени…
Завороженный смертельной красотой, колдун не сразу понял, что за спиной выросла грузная туша болотника, громко шлепая неказистыми жабьими конечностями, побрела в его сторону.
— Слышу шаги, Болотный Хозяин. Идут по твою черную душу, совсем скоро рядом окажутся. — В булькающем вибрирующем голосе послышались довольные ноты. — И болото снова моим будет, незачем станет его покойнику при себе держать. Утопился бы ты… Не худшая смерть, здесь останешься. Подсоблю хочешь?
Яков повернул голову, улыбаясь выжидающе замершей рядом нечисти.
— Обожди немного, потерпи до назначенного часа. А пока расскажи, сколько ведьм во своих владениях чуешь?
Неповоротливая нечисть закряхтела, опускаясь на землю, грузное брюхо вбило в мох затертый до дыр грязный платок, упавший в пылу ссоры с плеч Авдотьи.
— Двое сюда идут, в само сердце болотное. Остальные защиту твою удерживают, хороша-а-а, трех людишек располовинила.
Колдун засмеялся. Зло, хрипло. Удлинились когти, пробежала горячая дрожь по позвоночнику. Глядишь, за собою на тот свет пару недругов и прихватит.
Надежды на победу не было, не было больше сил. Не выживет.
Но если сбежит, если бросит все позади, Самуил доберется до Варвары. Слишком сильна его жажда и ярость, граф не отступится. Сегодня ночью Яков заберет его с собой.
И потекла в тело сила, разрывались золотые цепи на глотках утопцев, забурлила кругом вода, поднимая тела неупокоенных. Эхо издали принесло испуганный, полный боли вопль. Забулькал, захохотал болотник.
— Не видала ведьма твоей силушки, вся твоя волшба в могильной воде таилась. Хоро-о-ш дьяволов сын, уме-е-н.
— Ты мне одно напоследок пообещай… — Цепь на глотке болотника растворилась, болотный царь втянул остатки волшбы под разбухшую слизкую кожу. — Если у меня не выйдет, если… — Яков запнулся, раздраженно растирая переносицу и шумно выдыхая. Верить не хотелось, что смерть его может оказаться напрасной. — Гони всю нечисть на светловолосого мужчину, на Самуила. Сделай так, чтобы он с твоих владений больше никогда не вышел. На других не смотри, пока этот в твои воды не поляжет, тяни на дно, дави.
Болотник молчал. Под светлыми вспышками заклинаний он казался ненастоящим, тем самым непонятным существом, обитающим в людских быличках. Было в его рыбьих глазах что-то неясное, что Яков никак разобрать не мог. .Ч.и.т.а.й. к.н.и.г.и. на. с.а.й.т.е. К.н.и.г.о.е. д…н.е.т.
— Обещай. Не был я тебе врагом все это время, уважал и чтил твои земли. А что до привязи, так иначе б сожрал…
— Сожрал. — Насмешливо согласилась нечисть, вздохнула тяжко, из широкого рта полились потоки грязной воды. — Не уйдет он с болот, потонет. Ты скажи лучше мне, маленький убийца, оно стоит того? Я чую твою тоску, ты ж понимаешь все, с собой прощаешься. Неужели ты загубишь молодую жизнь просто так? Разве стоит?
Громкий треск неожиданно прекратился, раскуроченный, зияющий дырами щит громко лопнул, осыпая серебряным песком воды и траву. Сотни кружащихся в ветре светлячков, пророчащих его гибель.
И впервые, глядя на танец погибающей магии, Яков улыбнулся по-настоящему. Засмеялся, прикрывая глаза.
— Она того стоила.
* * *
Как Глинка могла так обмануться? Забыться. Понадеяться на что-то большее, на что-то светлое. После всех бед, в которых была виновна, после всего зла, что причинила другим. Недостойная.
Один день сменялся другим, а она не могла заставить себя выехать из комнаты, начать двигаться дальше. Все представление о будущем неожиданно стерлось, утонуло в пиве, весь мир затянуло маревом. А под закрытыми веками мерцал его образ, переливался золотыми нитями. Насмешливо тянулись в улыбке губы, плясали бесы в черных глазах и Варвара захлебывалась
