— Вот и все, Дориан. Я честно сыграл.
И я… хотел бы… честно. Рук не ощущаю, и ног тоже. Все-таки меня выворачивает, но Френсису все равно. Он взваливает на плечо Минди и уходит.
Его шаги сталкиваются с другими, тяжелыми и торопливыми. Я слышу их также четко, как и все, происходящее вокруг.
Слышу гудение воды в трубах.
Слышу треск поленьев в топке и кипение воды в котлах.
Слышу звонкий цокот копыт и шорох босых ног по каменным плитам.
И снова шаги. Грохочут. Много. Быстро. Близко.
Вдох и выдох. Влажный клекот в легких. И выстрел, оглушительно громкий, выбивший иные звуки. С последней волной жара мне не справиться.
— Дорри, сученыш, не смей помирать!
Удар. Щеки немеют, губы горячие, чужие.
— Слышишь?
— Вызовите врача!
Не поможет.
— Отпустите моего брата! Уолтер, сделайте же…
Откуда здесь Ульрик?
— Не смей! Слышишь меня?
— Оставьте его. Ульрик, мои соболезнования.
Этого не знаю. Надо открыть глаза. Я жив. Жив? Ненадолго. Под сердцем холодно. Раньше жарко было, а теперь холодно. Если бы не стошнило, я бы уже умер.
Но я жив, и шанс есть.
Решение очевидно. Сказать надо.
— Священника звать надо…
— Пр-р-ридурки!
— Заткните свою птицу, Персиваль!
Персиваль. Очевидно все. Кали. Тхаги. Кровь. Переливание. Не получалось, потому что не было сродства.
— Он уже бредит!
Кровь — это жидкость. Жидкости имеют сродство друг к другу. Кровь тоже имеет сродство. Нельзя менять просто так, нужно…
— Я понял, Дорри.
Хорошо. Теперь мне нужен еще один шанс.
Холод-поземка, по рукам и по ногам, которые есть ли, нету ли — не знаю. Зато есть крылья.
Ветер разворачивает спицы, натягивая до предела плотную перепонку из китайского шелка. Шрамами на ней вощеные нити. Причудливыми узорами тросы управления.
Он играет на снастях, как на арфе. И я засыпаю под ласковую его мелодию.
Мне уже не больно.
Только холод не отступает даже здесь.
— Глава 48. О том, что чудеса порой случаются, но не всегда идут от Бога
— Вы с ума сошли! — Уолтер Баксли попытался было оттеснить Персиваля, но младшенький Хоцвальд быстро ткнул в харю пистолетом и рявкнул:
— Уйдите!
— Ульрик, ваше поведение не разумно, — заметил лорд Фэйр, стягивая перчатку. Он голой рукой коснулся жидкости, изгваздившей пол, потер пальчиками и, понюхав, сморщился. — Вашему брату уже не помочь. Мне, безусловно, очень жаль, но…
— Если хоть какой-то шанс есть, я его использую.
— Дело ваше. Эксперимент и вправду любопытный, только вот экспериментатор сомнение вызывает.
— Пр-р-ридурки, — тихо сказал ворон, потершись клювом о шею.
Одобрял? Птичка-то с характером. И все эти, подтянувшиеся к больничке, по следу Персиваля, ей крепко не по вкусу. Персивалю тоже.
Только делать-то нечего.
— Командуйте, — велел Ульрик фон Хоцвальд, стаскивая сюртук.
Как бы знать, чего командовать. Одну кровь надо выпустить. Другую влить. Только вот у Перси руки не заточены для этих штук. Он, конечно, попытается, но…
— Позвольте уж мне, — Уолтер Баксли снял окулярчики и, подойдя к столу с инструментом, быстро отобрал нужное. — Вы, уберите тело.
Двое в сером поспешно уволокли распотрошенный труп, и Уолтер, указав на тряпку, велел:
— Расстелите. Пусть хотя бы призрак гигиеничности будет. И положите его. Господи, во что я ввязался?
Дорри аккурат уместился на столе. Белый. Куда белее, чем все их племя. И дышит через раз. Сердце трепыхается, но как надолго его хватит?
А руки у Перси неуклюжими вдруг стали. И голова тяжелой.
Почти как тогда.
Уолтер, плеснув на руки смердючей пакости, подошел к столу и осмотрел тело.
— Определенно, это полное безумие! Ульрик, вашу руку. Лучше обе.
Нагая богиня, женщина Шивы.
Темная мать, жена Шивы.
Голос раздался внутри. Персиваль не хотел его слышать! Не мог его слышать!
Возлюбленная темная богиня.
Мир — твой, страдания — твои.
Жгуты перетянули руки Ульрика, и вены вспухли жирными червями. Они и шевелились, как черви, подпевая безголосому хору.
Голая танцовщица, победительница времени.
Кали, приди и явись паучьей нитью.
Мир есть страдание.
Братья сошлись во имя Кали,
дочери гор, великой матери всего.
Железные хоботки игл пронзили червей, и те задергались быстро, как в агонии, а после застыли, снова притворившись сосудами.
— Ну-с, помолитесь. Вдруг да случится чудо, — сказал Уолтер Баксли, пробивая яремную вену. Резко повернув голову Дорри, он проколол и вторую.
Я утолю твой голод, жующая мясо.
Богиня пылающих погребальных костров,
Выдвини к нам своих преданных воинов.
Бледные духи возводят защиту.
Кровь была бледной, как лаковая водица. Лилась на стол и со стола капала на пол, мешаясь с вонючей желтой жижей. Дымилась. И тени шакалов счастливо выли, пригибая морды к камням.
— Медленно. Слишком медленно, — голос Баксли перебил вой. — Персиваль, поднимите его за ноги. Сможете?
Сможет. Постарается.
Хайль, Хайль! Хамунда-Кали,
богиня властная во всем.
Мы упиваемся твоим танцем,
когда твоя нога касается земного шара.
Это не жертва! Это другое! Персиваля тогда спасли, и Дорри спасется. Обманет хитроумную богиню, чей рот сочиться кровью.
Она урчит и, поднявшись с постамента, протягивает все четыре руки к Персивалю.
Она помнит о нем.
Нектар мертвых. Колокола громов. Королева гор.
Джаграта Калика, Кали-ма.
Сердце останавливается. И младшенький из братьев заходится криком.
— Увы, это с самого начала не имело смысла!
Уолтер с раздражением отворачивается. Его руки тоже в крови.
Он участвует. Все участвуют!
Первородный поток обновления,
я призываю богиню разрушения.
Улыбается богиня, и третий глаз ее сияет алым камнем. Клыки ее белы, язык черен.
— Чего ты хочешь? — Перси спрашивает, хотя знает ответ.
— Пой, — говорит она. — Ты умеешь. Пой!
О Хере Махакали, Хайль!
Капалина.
Пялятся пустые глазницы черепов, дергаются мертвые руки, сплетаясь в причудливом танце, и черная нога с вызолоченными ногтями, касается земли.
Каласамкарсини,
Дурга,
— Ты мой, — говорит Богиня, и колени Персиваля подламываются.
