— Я могу что-то для тебя сделать?
— Держись подальше от Виктора Ветрова, — серьезно попросил Великий Морж.
— Ладно, — пообещала ему Люся, и они распрощались.
Она полежала, глядя в окно.
И что рассказать Паше о произошедшем?
И надо ли рассказывать?
Ничего ведь особенного не случилось?
И тут от Пашки пришло сообщение: «Вижу пропущенный от тебя, прости, очень занят. Буду поздно, жив, здоров, при исполнении. Жди меня голенькой».
Дурак такой.
Паша пришел под утро, Люся дремала беспокойно и чутко и мгновенно подскочила от поворота ключа в замке.
— Я тебя прибью, — завопила она через всю квартиру, — если ты еще раз помчишься кого-то там ловить, не предупредив меня! А если бы я была истеричкой? Или еще хуже — ревнивой истеричкой?
До нее донесся тихий смех.
— Чем это ревнивая истеричка хуже просто истерички? — крикнул он в ответ. — Я, может, нуждаюсь в толике ревности. А то тебя не поймешь…
Его голос приближался, а вскоре его нагнал и сам Паша, появляясь на пороге.
— И что именно тебе непонятно?
— Да примерно все, — он ловко двигался в темноте, сбрасывая пиджак, галстук, рубашку. — Ну, само собой, то, что ты никогда никого так не хотела, как меня, я запомнил. Но маловато будет, девочка моя.
— А вот и фирменная мареновская жадность, — развеселилась Люся. — А то придумал тоже, квартирами разбрасываться! Я аж испугалась, что твой столбняк вызвал необратимые повреждения мозга.
Он аккуратно повесил на кресло брюки и упал на кровать рядом с ней.
— Дежурный сказал, что среди ночи Китаев звонил. Ты так и будешь бросаться к нему за помощью при любом раскладе?
— Да иди ты к дьяволу! — взбеленилась Люся. — Уже не смешно, Паш. Ты недоступен. Капитан Смирнов недоступен. Твой отец топчется на моем пороге, потрясает бутылкой коньяка и намекает, что ты свинтил по бабам. Кому еще мне было звонить?
— Отец приезжал? — после паузы уточнил Ветров. Кажется, он был не расположен раздувать ссору. А вот Люся поскандалила бы — хотелось выпустить пар. Но она постаралась не поддаваться шальным эмоциям.
— Приезжал, — подтвердила коротко, — его визит был недолгим. Вы правда взяли Лихова?
— Правда. Он уже несколько ночей кружил по городу, как одержимый призрак. Мы думали, ему все равно, какую навь насадить на осину, а оказалось, не все равно. Он выслеживал Сашу, помнишь, которая была с Гореловым в ресторане? Спасал ее от порока, видишь ли. Прилюдные отношения умертвия и человека всколыхнули в его душе сложные чувства.
— Спаситель, — нахмурилась Люся. — Значит, в «Вишенке» тоже он?
— И в «Вишенке» тоже он. У него был доступ к клубу, он знал систему видеонаблюдения, мог свободно войти и выйти, к нему там привыкли, и его появления никого особо не удивляли. Лихов все-таки спятил после смерти дочери, а никто этого так и не заметил. Лиза покончила с собой и превратилась в навь. Дмитрий Юрьевич не стал ставить ее на учет, а прятал в деревне. Однажды приехал — а она там с одним парнем прогуливается. Вроде ничего такого, они просто разговаривали. Но Лихова переклинило.
— Он уничтожил свою дочь? — поразилась Люся.
— На допросе его знатно корежило. Даже после смерти, ругался он, Лиза осталась все той же похотливой ярилкой. Что ему было делать, говорит, только спасти ее от самой себя.
— Бедная девочка. Она ведь не знала свободы ни при жизни, ни после смерти.
— При этом Лихов внаглую заявился к тебе, потребовав отдать ему навь, которую ты вывезла с пожара в клубе. Он реально не поверил в то, что кто-то будет всерьез расследовать их исчезновение. Чувствовал полную безнаказанность — кому какое дело до умертвий, они ведь не люди.
— А трясовица?
— С трясовицей открылось такое днище в работе отдела по постановке умертвий на учет, что волосы дыбом. Они принуждали навей работать на них, а трясовиц не уничтожали, как того требует закон, а держали на продажу, представляешь себе.
— В смысле? — Люсю передернуло. — На продажу кому?
— Тому, кому надо ненавязчиво отправить ближнего своего на тот свет. Трясовицы по нынешним временам — штучный и очень дорогой товар. Девочка, которая меня укусила, содержалась в заброшенном бараке под присмотром навей. Она была уже третьей, двух предыдущих вывезли в другие регионы. Мы заколебемся их искать. Этой девочке как раз искали покупателя, когда Лихов послал ее по адресу твоей Синички. Собственно, он эту систему и создал, когда возглавлял отдел. Социальные службы сливали им информацию о неблагополучных семьях со смертельно больными детьми. Эти семьи пасли и в нужное время отправляли за трясовицей навей.
— Жесть какая, — Люся натянула одеяло повыше, ощутив озноб. — Как он узнал про квартиру Синички?
— А она ему сама о ней сообщила. Лихову пришла электронка — мол, Павел Ветров обязательно появится по этому адресу в самое ближайшее время. Лихов уже чувствовал, что расследование слишком далеко зашло, он потерял осторожность, начал психовать. Он, конечно, знал о серийном убийстве архов, связей полно в полиции. И понимал, от кого именно могло прийти столь заманчивое предложение. Лихов решил, что хорошо бы вывести меня из строя. То ли от переизбытка чувств, а то ли надеялся притормозить следствие. Я же один такой упертый, кто в этих навей вцепился, как в живых, другой опер даже вникать бы не стал.
— А как Синичка узнала про Лихова? И зачем она с ним связалась?
— Как узнала — понятия не имею, — он зевнул. — Поймаем, спросим. А зачем — тут есть догадки. Наверное, через меня она хотела добраться до тебя. Ты же расстроилась из-за моего боевого ранения, Люсенька?
— Тебя укусили за палец, — фыркнула она. — Тоже мне.
— Ты развалишься, если проявишь участие и поддержку?
Может, и развалится.
На участие и поддержку требовалось очень много сил, а Люся сама едва-едва держалась на плаву.
Стоит дать слабину — и утонешь в страхах.
— Так что завтра звони своему Носову, — вздохнул Паша, — пусть мчится в нашу пресс-службу, они ему передадут материалы обоих дел — и по «Вишенке», и по трясовицам. Мне нужен резонанс, потому что впервые в мировой истории нави будут давать показания в суде. Нужно перебороть закостенелость системы, а то наша консервативная прокуратура может вообще завернуть рассмотрение с такими свидетелями.
— Резонанс — это запросто, — меланхолично согласилась Люся, которая все никак не могла прийти в себя от новостей о Деде-Дубе. Вроде она и подозревала, что с ним все непросто, а все равно — как обухом по голове. А уж как перевозбудится Носов от таких новостей! — А интервью с тобой? Новый начальник видовой полиции против старого! Раскрыта грязная схема продажи трясовиц!
— Хватит мыслить заголовками, — хмыкнул он. — С интервью я, пожалуй, пойду на телевидение. Мое обаяние достойно профессиональных камер.
— Убью, — предупредила его Люся свирепо и для пущей наглядности сунула ему кулак под нос.
Ветров его перехватил и поцеловал.
— Все, Люсь, — проговорил он и сгреб ее в охапку, — у меня глаза слипаются. Убьешь меня завтра, ладно?
И он почти сразу уютно засопел ей в макушку.
А ей почему-то от этого сопения захотелось плакать — до того оно было успокаивающим.
Мир ужасное место, да, а люди — мерзкие твари.
Но вот Люся лежит в своей любимой кроватке, и Паша Ветров сопит и обнимает ее, и слышно, как спокойно бьется его сердце.
И вроде ничего.
Жить можно.
— Люсь, а Люсь?
— Ммм.
— По-моему, Паша на меня дуется.
— По-моему, тоже. Нина Петровна, вы удивлены?
Утро выдалось ясным и солнечным, а стало быть, морозным.
Старушка стояла у окна, глядя на город.
Хорошенькая, опрятная, милая.
Паша, видимо, принимал душ, в ванной лилась вода.
— Нина Петровна, — прошептала Люся, — вам ведь Китаев сказал про свою внучку? Ну…
Старушка быстро переместилась к кровати, положила палец ей на губы.
