— Не надо, — строго сказала она. — Ни к чему об этом говорить.
— А Пашке?
— И тем более Пашке. Изменить он ничего не сможет, а волноваться начнет вдвое сильнее.
— Мне не нравится ему врать.
— Ну, деточка, а кому же нравится! — иронично протянула Нина Петровна. — Но иногда приходится. Что делать, правда бывает весьма неприятной штукой.
Люся села на кровати, разглядывая старушку.
Она казалась такой хрупкой.
— Зачем вы меня обманули, Нина Петровна?
— Не тебя, Люсь. Просто так получилось. Когда мы с тобой познакомились, ты была всего лишь чужим человеком, с которым я не собиралась заводить близкого знакомства. Кто просил тебя бегать ко мне то с фруктами, то с конфетами, то с компотом?
Люся улыбнулась, вспомнив тимуровские настроения, охватившие ее тогда.
Нина Петровна выступила той самой старушкой, которую можно было перевести через дорогу, чтобы поставить себе плюсик в карму.
— Мне будет вас так не хватать, — призналась она и обняла соседку. — Вы, конечно, старая мошенница, но все эти годы ближе вас у меня и не было никого.
— Девочка моя, так ведь я оставляю взамен себя Пашку.
— Какая-то неравноценная замена, — грустно засмеялась Люся.
— Кхм. Ну, знаете ли, вы, девушки, раните меня в самое сердце, — сказал Ветров.
Он стоял на пороге спальни и скептически взирал на их обнимашки.
— Давайте завтракать! — торопливо воскликнула Нина Петровна, вскочила и убежала на кухню.
— Глазам не верю, — заметил Ветров, глядя ей вслед, — кажется, она растрогалась. Ну ты даешь, Люсь, довела железобетонную старушку.
— Да никакая она не железобетонная, — вздохнула Люся, — самая обыкновенная.
— И ты так легко спустила ей с рук вранье?
— Она же не моя родня, — засмеялась она. — Мне с ней делить нечего.
Ветров неодобрительно только головой покачал. Сам он переезд бабушки к Китаеву явно не собирался понимать.
— Нина Петровна, — сказала Люся, с аппетитом уплетая золотистую пшенку с тыквой, — между прочим, один очаровательный кавалер мечтает с вами познакомиться.
— Ах, разве это удивительно? — томно произнесла старушка. — Мы, домовихи, способны осчастливить любого. В прежние столетия за девушками моего вида стояла очередь из женихов, устанешь выбирать.
— Полагаю, что его заинтересовала не ваша видовая принадлежность, а ваш интерес к древним рукописям. Говорит, вы утащили у него из-под носа сразу несколько манускриптов на онлайн-аукционах.
— Ах ты батюшки, — воскликнула Нина Петровна и самым потрясающим образом густо покраснела. — Да уж не про Знойного Ловеласа ли ты мне толкуешь?
— Про кого? — поразилась Люся и расхохоталась.
Ветров, по-утреннему хмурый и ворчливый, завтракал молча. Он не выспался и сейчас тихо ненавидел весь мир. Люся ощущала его раздражение как назойливое жужжание комара над ухом, и ей очень хотелось прихлопнуть этого несуществующего комара.
Ну или хотя бы слопать.
— Вполне может быть, — продолжала резвиться она, любуясь розовой мордашкой старушки, — Николай Иванович действительно знойный ловелас. Он был женат четыре раза, но все еще верит в брачные узы. С последней дамой своего сердца он расстался потому, что она отказалась выйти за него замуж. Не захотел, понимаете ли, жить во грехе.
— Люсь, а можно менее настойчиво подсовывать моей бабушке престарелого бабника? — буркнул Ветров.
— Гляньте на него. Теперь его бабники не устраивают! Напомнить тебе, что своей предыдущей девушке-ярилке ты изменил с ее же подругой?
— Паша! — ахнула Нина Петровна. — Как это после такого у тебя стручок не отсох!
Люся почувствовала, что от таких захватывающих аллегорий у нее челюсть бухается вниз.
Она так и покатилась со смеху, а у Ветрова окончательно испортилось настроение.
— Ну вот, — он обвиняюще указал ложкой на бабушку, — теперь Люся будет припоминать мне этот стручок вечно!
— Так тебе и надо, — безмятежно отозвалась Нина Петровна, — так что там с моим поклонником, Люся?
— Ну, он художник. И коркор.
— Да господи, — процедил Ветров, — а поприличнее экземпляра не нашлось?
— Ого, — восхитилась Нина Петровна, — я чувствую заманчивый флер зловещих стереотипов. А фото есть?
— Сколько угодно. Мы писали с ним материал.
— Ах, тот чудесный музейный юноша, который делает керамические фигурки!
— Да-да, тот самый.
— Прелестные фигурки.
— И прелестный юноша.
— Да ну вас, — скривился Ветров и ушел в гостиную, прихватив с собой кружку кофе.
— И чего он так бесится? — спросила Люся.
— Утро, — пожала плечами старушка.
Глава 38
Ветров уехал в больницу, где ему предстояло сделать какие-то обследования и, возможно, закрыть больничный.
И Люся вздохнула с облегчением.
Его ворчание и бухтение действовали ей на нервы.
Она открыла ноутбук и обнаружила множество новых сообщений в чате редакции.
Носов неистово фонтанировал от восторга. Материалы, которые ему выдали в пресс-службе видовой полиции, были эксклюзивом, остальные СМИ пока не получили к ним доступа, фактура выдалась богатой, скандал намечался такой мощности, что обязательно попадет в федеральную повестку.
Так что у Носова выдался свой, отдельный, Новый год.
Люся пролистала чат и разочарованно констатировала, что не испытывает азарта и радости. Возможно, с возрастом и опытом куда-то делось щенячье упоение неофита, опубликовавшего первую сенсацию.
Она думала о Дмитрии Юрьевиче Лихове и его дочери Лизе, о специалистах отдела по защите детства, которые передавали сведения о больных детях в отдел по регистрации умертвий. О живых еще детях. Теоретически, видовики были в своем праве требовать такие данные — профилактика и все такое. Формально придраться к сотрудникам соцслужб было не из-за чего, они исправно ставили на учет неблагополучные семьи, проводили патронажи, заполняли множество отчетов.
Так что Лихов со своими видовиками были единственными, кто предстанет перед судом. При этом срок их приговора будет зависеть исключительно от того, смогут ли доказать, что трясовицы, которых они продали, причинили вред живым людям.
Мертвые дети стали всего лишь орудием вроде топора или винтовки.
А нави — покорные исполнители, умертвия, что с них взять. Неодушевленные предметы.
Так что нет, Люся никак не могла разделить восторгов Носова. Более того — не собиралась передавать своим коллегам протокол допроса Лихова, который Ветров ей переслал. Возможно, так он испытывал ее на прочность, а возможно, действительно верил в то, что ничего лишнего не попадет в печать.
Еще пять лет назад такой протокол жег бы Люсю как огнем, ей бы так сильно хотелось опубликовать его целиком, что она потеряла бы покой и сон.
А сейчас просто читала его с усталым омерзением.
Дед-Дуб с таким остервенением рассказывал о своих преступлениях, как будто только и ждал возможности облегчить свою совесть.
Интересно, действительно ли все злодеи на самом деле мечтают быть пойманными?
Тут Люся подумала о Синичке и снова перечитала оба ее письма.
Ей не давала покоя первая загадка: по кому скорбела Синичка, когда они познакомились с Крыловым?
«Явь» была создана три года назад, а жену он потерял годом раньше.
Что в то время могло случиться у Синички? Она ведь уже работала на портале, и, если бы потеряла кого-то, Люся должна была об этом знать?
Биографические данные Синички, собранные полицией, не добавляли никаких догадок на этот счет. Школа, высшее образование, второе, третье, множество курсов. Кащи частенько были одержимы учебой, фотографическая память и высокий айкью позволяли им заканчивать программы экстерном и параллельно успевать на двух, а то и трех факультетах.
К тридцати годам Синичка стала обладателем множества дипломов и сертификатов и решила сосредоточиться на лингвистике. Она преподавала русскую литературу семь лет, пока ее депрессия не взяла вверх, а от студентов не начался нервный тик.
