Но не забывала она и о пропасти, подстерегающей на пути к дерзким мечтам.
Утром она плакала, сжимая руками края подушки, охваченная страхом. Но выходила из своих покоев с суровой решимостью на лице.
Она подолгу беседовала с халдейскими магами, желая знать свою судьбу.
И вот она, звездоподобная Кали, стоит на самой высокой башне царского дворца и смотрит вслед уходящему в поход на Шанкхару царственному супругу. А у её ног лежит великолепная Хаттуса, окружённая двойной крепостной стеной и непреодолимыми грядами скал.
Царский дворец был центром Хаттусы. Днём с дворцовой крыши можно было рассмотреть, что делают люди в городе. В те времена горожане много времени проводили на открытом воздухе, в тенистых садиках внутренних дворов, на плоских крышах своих жилищ, или на оживлённой рыночной площади. В дом уходили лишь для того, чтобы укрыться от дождя или знойного ветра.
Вокруг дворца лежала мощёная камнем широкая площадь. Дальше — принадлежащие знати сводчатые каменные дома с плоскими крышами, а ближе к городским окраинам ютились жилища людей попроще, глинобитные хижины с крышами из обмазанных глиной ветвей.
Чем выше положение в обществе, тем ближе к дворцу.
Дом царского виночерпия Тахарваиля стоял неподалёку от дворца.
Во дворе этого дома, на резной скамейке, стоящей в тени абрикосового дерева, в платье из пурпурного льна с серебряной каймой, выдававшей в ней жрицу храма Богини Каттахци-Фури, сидела седьмая и младшая дочь царского виночерпия Тахарваиля красавица Асму-Никаль. Покручивая тонкими пальцами локоны золотисто-каштановых волос, она задумчиво наблюдала за тонкокрылой пчелой, пытающейся сесть на перезрелый абрикос. Мягкое жужжание и нежный аромат фруктов струились над серебряной вазой, стоявшей на изящном столике.
Пчела опустилась на потемневший бочок спелого абрикоса и затихла. Асму-Никаль наклонилась и осторожно дотронулась до мохнатой спинки насекомого. Она любила пчёл. Подобно Каттахци-Фури, что повелевает святилищем-ульем из пчелиного воска и перьев, прибежищем богини-пчелы, она знала, что пчелиный мёд и укус пчелы имеют очистительное действие и даже способны излечивать от болезней.
Она многое знала, Асму-Никаль, младшая дочь Тахарваиля, хотя была ещё очень молода. В ней было так много необычного, что даже отец немного её побаивался.
Асму-Никаль откинулась на спинку скамьи, пребывая в мечтательной задумчивости.
Её любимая рыжая кошка, выпустив когти и сердито шипя, отбивалась от приставаний неуклюжего щенка. Ему здорово досталось, и он, скуля, потрусил прочь.
— Эмуишер, как тебе не стыдно, обижаешь маленького, — отругала кошку Асму-Никаль и поманила щенка. — Иди сюда, малыш.
Он уже скулил возле её ног. На мокром чёрном носу щенка красной бусинкой повисла капелька крови. Асму-Никаль посадила щенка к себе на колени, промокнула кровь абрикосовым листком и приложила ладонь к мордочке животного. Щенок затих.
Асму-Никаль в это время думала о том, как же могло случиться, что её подруга Харапсили, стала её врагом?
«Неужели безответная любовь к Алаксанду лишила её разума? А что было бы со мной, если б Алаксанду полюбил не меня, а Харапсили? Неужели возненавидела бы их? Нет. Нет.»
Потом Асму-Никаль стала мечтать, как Алаксанду увезё её в многолюдный Каниш, где они затеряются среди горожан, паломников и торговцев, а потом в Таруишу, где у Алаксанду есть дом, принадлежавший некогда его покойному отцу, а теперь перешедший ему по праву наследования. И они смогут пожениться…
За время, что Асму-Никаль предавалась размышлениям, пчела успела отведать абрикоса и улететь, кошка Эмуишер умыться и прилечь на пороге дома, а царапина на носу щенка бесследно исчезнуть.
Асму-Никаль умела лечить прикосновением рук. Этот необычный дар открылся случайно, когда однажды в детстве, она, жалея отца, сильно поранившего руку, погладила рану своей детской ладошкой. Рана затянулась на глазах.
А ещё она видела сны, странные, похожие на виденья.
Вот и последние несколько ночей подряд ей снился один и тот же сон… Она просыпалась, покрытая холодным потом, с мучительно бьющимся сердцем, и, с трудом приходя в себя, вспоминала, что ей снилось… Этот сон она знала уже наизусть.
Она видела устрашающий лик Лельвани и чёрный ритуальный нож, занесённый над неподвижным телом Алаксанду, распростёртым на жертвенном столе. Сама она находилась внутри странного кокона света, мягкого и серебристого. Свет становился всё ярче, и когда становился нестерпимым, она просыпалась.
Асму-Никаль опустила щенка на землю и тряхнула головой, отгоняя остатки воспоминаний.
Был вечер жаркого дня. В конце лета становилось прохладней лишь к ночи, когда горячее солнце опускалось за горы, и их огромные тени накрывали Хаттусу.
По двору, среди узора теней от листвы садовых деревьев, без конца сновали слуги, и от этого казалось, что тени движутся.
— Госпожа?
Субира, служанка Асму-Никаль, склонилась в поклоне.
Асму-никаль взглянула на неё и невольно прикрыла глаза. У неё закружилась голова, так похожа была служанка в своём платье небелёного льна на часть этого круговорота теней.
Субира положила на столик гребень и заколки для волос. Улыбаясь хорошо очерченными полными губами, слегка прищурив удлиннённые египетской подводкой глаза, Субира принялась расчёсывать золотистые волосы своей молодой хозяйки. Затем она заплела их в две косы, по тогдашней моде оставив одну за спиной, а другую на груди.
Субира прислуживала ещё матери Асму-Никаль, госпоже Шепсит. Вместе со своей хозяйкой она приехала из Города Белых Стен Мен-нефера, древнего Инбу-Хеджа, в тот год, когда совсем юная Шепсит, дочь знатного сановника Страны Кемт вышла замуж за хеттского офицера Тахарваиля.
Асму-Никаль, когда была ещё ребёнком, любила слушать рассказы Субиры о том, как её матушка приехала в Хатти:
— …каждый год в середине июля, когда ослабевало дыхание свирепого Сета, и, наконец, кончалось время пятидесятидневного западного ветра, иссушающего землю и озлобляющего сердца людей, в Египте отмечается возвращение Сириуса, и устраивается Новогодний праздник. Когда воды Хапи достигают самого высокого уровня и мерцают, как густое фиолетовое вино из винограда верхнеегипетских виноградников, тогда под радостные звуки египетких арф и барабанов спускают «Корабль поднимающихся вод».
В день праздника, в год, когда госпоже Шепсит исполнилось шестнадцать, отец объявил ей о предстоящем замужестве. Египет поддерживал союзные отношения с могущественной империей хеттов, поэтому хеттские военачальники и сановники брали в жёны египтянок, а царевны страны Хатти выходили замуж за сыновей фараонов.
