Поскольку они были слеплены практически из одного теста, от этого его личная история становилась для неё, ну… более реальной, чем для других видящих.
Для неё он не был мифом. Он был из плоти и крови.
Он был её роднёй по плоти и крови, в очень даже реальном отношении.
Она знала, что этот факт делал его более реальным для неё, чем даже для Уйе или для любого другого видящего, воспитанного в старых традициях. В их глазах многие действия и эмоции Дигойза Ревика будут или почитаться из-за мифологического статуса, или восприниматься как непростительно злобные… в любом случае, он не воспринимался ими как живой, дышащий, несовершенный и противоречивый индивид.
Сама Кали не могла видеть вещи в таком чёрно-белом свете.
Тем не менее, конечно, она понимала и точку зрения Уйе. Мысль о том, что этого мужчину могут простить за его поступки на протяжении многих лет, учитывая их серьёзность и влияние, казалась Кали одновременно детской и почти душераздирающе наивной.
И всё же она не могла ненавидеть его. Не так, как Уйе.
Определённо не так, как ненавидело бы большинство их людей, воспринимавших его как худшего изменника, предавшего самые важные принципы их общей культуры.
Кали даже не чувствовала того сострадания к Дигойзу, которое испытывали старейшины. Вместо абстрактного ужаса и страха за его душу она терялась лишь в печали, исходившей от него даже через огромные расстояния в Барьере.
Она знала, кто он. Эта реальность не укрылась от неё.
Она знала, что как минимум на каком-то уровне он выбрал это.
Их с Уйе дочь тоже выберет свой путь, когда бы она ни была зачата… Кали знала, что это случится довольно скоро.
Опять-таки, Кали временами мечтала, чтобы она не видела так много.
Она мечтала, чтобы она не понимала так много.
И всё же, знание и ощущение приближающегося зачатия и рождения её дочери образовали реальную причину, по которой она не могла откладывать попытки образумить этого молодого видящего. Как только беременность приведёт к слепоте, она уже не сможет путешествовать и тем более разлучаться с Уйе дольше чем на день-два.
Сейчас или никогда.
В любом случае, если не считать её страхов и личных желаний, как бы она его ни любила, Кали не хотела, чтобы Уйе тут присутствовал.
Уйе захотел бы защищать её, и это сделало бы его агрессивным.
Его отношение к тому, как этот мужчина-видящий разрушительно влиял на свою жизнь и его жену, ещё сильнее сгустили бы проблему, и Кали не смогла бы исправить это просто пониманием. Уйе не смог бы скрыть свою враждебность от этого вспыльчивого парня, и это лишь сильнее настроило бы Дигойза против Кали.
Или, что ещё хуже, он бы вообще отказался говорить с ней.
Тут ей не нужна защита Уйе. Честно говоря, она вообще редко в ней нуждалась, но знала, что он ничего не смог бы с собой поделать.
Сильнее личной безопасности Кали беспокоили правила, ограничивавшие её в том, что она могла и не могла ему говорить.
Это в сочетании с решительной уверенностью, что ей надо как-то до него достучаться, реально заставляло её нервничать.
В конце концов, существовала некая вероятность, что Уйе прав, и Дигойз нападёт на неё. Если она не убедит его в правдивости своих слов (или хуже того, он поймёт, кто она такая), она действительно могла оказаться в очень затруднительном положении.
Однако она должна была верить, что риск невелик.
Она утешала себя одним — она так часто видела сны о своей дочери, что они казались практически высеченными на камне.
Раз сейчас она не беременна, надо полагать, она сумеет вернуться к Уйе.
Она вошла в лобби отеля, пока её разум перебирал эти образы.
При этом она едва видела своё окружение.
И всё же она смутно осознавала, что прошла через стеклянные двери отеля, оказавшись в более прохладном помещении, где вентиляторы под потолком лениво гоняли воздух, слегка пахнущий лепестками роз и туманом. Она прошла мимо пальм в горшках, лобби со столом из тёмного дерева и ещё одного маленького заедающего вентилятора на столе.
Мужчина, находившийся за столом, кивнул ей в знак приветствия и улыбнулся, провожая её взглядом. Кали кивнула в ответ, один раз глянув на него, затем зашагав дальше к задней части лобби.
Там, в тени и в стороне от окна, стояло пианино. Американцы и европейцы сидели на мягких стульях вокруг маленьких столиков, и их напитки запотели от льда. Почти все были мужчинами. Она знала, что некоторые были репортёрами, и они как обычно с любопытством наблюдали за ней, гадая, кем она может быть.
Кали пыталась найти отель, где её чуждость будет более к месту, но это сработало лишь до определённой степени. Они все считали её любовницей или женой кого-то из их братии, но она гадала, сколько вопросов они уже задали, пытаясь выяснить, с кем она. И если они со временем станут ещё любопытнее… особенно если не смогут узнать, чья она любовница…
Однако Кали знала, что она продолжает избегать своей главной проблемы.
А именно, как вообще к нему подойти?
Как заставить его поговорить с ней?
Но, как и другие иронии, иногда случавшиеся в её жизни, оказалось, что эта проблема вообще не стояла перед Кали.
Ибо когда она миновала ресторан в задней части лобби и вышла на террасу, окружавшую бледно-голубой бассейн за отелем, на её лицо и глаза упала тень, заставившая её посмотреть вверх.
Там стоял Дигойз Ревик.
— Кто ты? — спросил он, хмуро глядя на неё.
Он сделал шаг в её сторону, ещё сильнее нависая над ней, находясь так близко, что она ощущала запах его пота.
Это был агрессивный поступок, хотя почти не казался таким.
— Кто ты? — повторил он холоднее. — И зачем ты следишь за мной, сестра?
Глава 4. Первая встреча
Его голос был прямолинейным, более низким, чем она себе представляла.
Кали слышала следы европейского акцента, потерявшиеся где-то между слогов, присутствовавшие даже в резком ритме. Что-то немецкое, судя по резким нотам, и знакомое по временам, когда Кали жила в той части света.
Его поза была обманчиво небрежной.
Его ладони лежали на бёдрах, пальцы были длинными и странно бледными под солнцем Юго-Восточной Азии. Он был одет в ту же тёмную футболку, которую она помнила по залу совещаний, но теперь надел ещё и зеркальные солнцезащитные очки, скрывавшие бледные прозрачные глаза.
Она как никогда остро осознавала, что под кожаной курткой он определённо носил пистолет.
— Кто ты? — потребовал он. — Ты мне скажешь?
Она встретилась с ним взглядом, не то чтобы испугавшись, но явно опешив.
Тот серебристый свет продолжал искрить и затвердевать вокруг его тела. Кали знала, что он наверняка привык запугивать людей, и не только из-за его расы.
Должно быть, он уловил какую-то часть её мыслей, потому что его поза слегка изменилась. Он как будто неосознанно сдал назад — и своим aleimi или живым светом, и физическим телом. При этом часть напряжения ушла из его плеч.
Кали почувствовала в нём проблеск, возможно, смущения или сомнения из-за своих предположений.
Теперь, когда он посмотрел на неё, она почувствовала и другие вещи в его свете — возможно, потому что он несколько открылся в попытках узнать больше о ней. То жёсткое серебро оставалось самым очевидным — это была характерная черта Организации и её последователей, включая всех, кто жил в сети Шулеров.
Но она чувствовала там другую частоту, пока он пытался прочесть её.
Очевидно, тот факт, что она не запаниковала при виде него (после того, как она явно следила за ним, в чём он и обвинил её) выбил его из колеи.
Кали почти видела, как он пересматривает свой подход, не получив ожидаемой реакции. Теперь он смотрел на неё с каким-то настороженным импульсивным желанием, словно не мог отвести взгляд.
Конечно, она скорее чувствовала это в его свете, нежели видела на лице, которое скрывалось за зеркальными солнцезащитными очками и неподвижностью, свойственной натренированному разведчику.
