Меня поначалу ничуть не смутила эта перемена — спецэффект ведь, зачем обращать внимание на мелочи. Я лишь вытянула руки, потому что не видела уже ничего, кроме окружившего меня ярко-оранжевого света. И лишь тогда начала подозревать неладное: откуда столько света? Прожектор, что ли, у этой рыжевласки? Так она же голая, куда бы его смогла засунуть? И уже понимая, что точно не туда, куда я грешным делом подумала, все-таки выкрикнула:
— Перестань! Глазам же больно! И поставь на место моего мужчину, я все равно тебя поймаю!
И свет погас. Надо же, послушалась. Но перед глазами плавали еще оранжевые круги, и я по-прежнему ничего и никого не видела. А потому сразу спросила:
— Гоша, ты жив?
Ответом была тишина. Я шагнула вперед и взвизгнула от боли — наступила на что-то колючее! Причем это «что-то» взвизгнуло в ответ. Вероятно это было не «что-то», а «кто-то», и ему тоже было больно. Разумеется — я же на него своей кроссовкой наступила. Стоп… Если кроссовкой, то почему сама укололась?
То ли от удивления, то ли от боли, но взор мой сразу прояснился. И я тут же уставилась на свои босые ноги, возле которых лежал, тихонечко пофыркивая, ежик… Ну да, самый настоящий еж, у нас их в лесу хватает. Его я, выходит, и придавила. Надеюсь, не смертельно? Но почему я босиком? Где мои кроссовки? Неужели так резво ломанулась за воровкой, что они слетели с ног? И кстати, где она сама? И Гоша… И… лес…
Нет, тут тоже был лес, но совсем не такой, где я находилась секунд десять назад. Чахлые, редкие деревца, хвойные, но не елки, не сосны и даже не пихты. Под ногами ни травы, ни мха, ни ягодника — серая каменистая почва. Впереди — невысокие скалистые горы. Небо — синее, безоблачное, но какое-то… неправильно синее, что ли? Во всяком случае, смотреть на него и на странный окружающий пейзаж было не то чтобы больно, но непривычно для глаз. То ли цвета были слишком насыщенными, то ли изображение чересчур контрастным — как будто кто-то неумело покрутил в телевизоре настройки. Я сразу вспомнила Гошины слова, что в нашем мире не такой свет, как у него дома. Не значит ли это, что и я теперь не в своем мире?
Додумать эту мысль я как следует не успела, потому что опять зафырчал ежик. Но теперь это звучало не жалобно, а сердито. Наверное, злился на меня за неосторожность. Ладно хоть жив остался. Кстати, еж уже стоял на лапках и действительно смотрел на меня с нескрываемым недовольством.
— Я нечаянно, — сказала я. — Прости меня. Ладно?
— Да, — ответил ежик.
— Что? — переспросила я.
Но еж ничего больше не сказал, так что я решила: послышалось. Тем более мне стало уже не до ежика. Я наконец-то поняла, что на мне отсутствуют не только кроссовки. На мне не было ни-че-го — ни одежды, ни обуви. Нижнего белья, само собой, тоже. Я машинально скрестила ноги и прижала к грудям ладони. Вот только непонятно, от кого я закрылась, — кроме ежика, вокруг не было ни души. А где же Гоша? Где рыжая воровка? И я снова позвала, уже громче:
— Гоша! Ты где?!
Прислушалась: тихо. Совсем-совсем тихо, даже птицы не чирикают. И я вдруг успокоилась. Ну так, относительно. Во всяком случае настолько, чтобы начать логически мыслить. Первой вернулась мысль, которая уже посещала меня: я не в своем мире. Из нее вытекала вторая: я в мире Гоши. Но тут имелось противоречие: где же тогда сам Гоша? Зря я это у себя спросила, потому что ответ был пугающим: Гошу убила акутура. Ну да, теперь это стало для меня очевидным: рыжеволосая похитительница вовсе не соблазнилась красотой моего находимца — это была та самая акутура, которая охотилась за принцем и все-таки поймала его. Скорее всего, сидела в точке его перехода, разумно предположив, что он туда непременно вернется. А может, не разумно, а инстинктивно — кто их знает, этих акутур. Гоша говорил, что акутура может принимать любые формы — эта выбрала женский облик. Возможно, решила мимикрировать под местных жителей. Увидела гуляющую по лесу девушку — и позаимствовала образ. И «привет», вероятно, от нее же услышала. Хорошо если не тронула. Но ужасным было то, что она наверняка тронула Гошу — ведь он-то и был ее целью! Вот только почему не убила сразу? Было бы куда разумней уничтожить принца в чужом мире, чтобы в родном и следов от него не осталось. Значит, акутуры не такие уж разумные. И значит, эта притащила Гошу в его мир, чтобы уничтожить здесь. Тогда почему не уничтожила? Нет, это очень хорошо, но совершенно нелогично. Или как раз уничтожила и слиняла, потому их и не видно: акутуры уже попросту нет, а Гошин труп валяется где-то неподалеку и на мои оклики понятно почему не откликается.
И я принялась искать тело любимого. Ох, я подумала о Гоше «любимый»?.. Да, я подумала именно так. Потому что поняла вдруг: без него, гребненосного, мне и жизнь не мила.
Я бродила меж чахлых деревьев и выкрикивала: «Гоша! Гоша! Ау! Отзовись!» Была уже почти уверена, что не отзовется, но все равно кричала. А вдруг акутура его только ранила? Он говорил, что та загрызает жертву и разрывает ее на кусочки, когда находится в облике какого-то кырдыбарана, но рыжевласка на барана совсем не была похожа, поэтому вряд ли могла Гошу загрызть, разве только покусать, да и разорвать его у нее бы сил не хватило. Хотя оторвать что-нибудь, наверное, могла. Например… ухо. Да-да, пусть будет ухо! Одно. Чуть-чуть. Был Гоша — стал Ван Гоша.
Ох, что за чушь лезет в голову! С чего я взяла, что рыжая деваха слабосильная? Ведь это лишь облик у нее человеческий, а на самом деле она — акутура. Заточенная на убийства сущность! И разорвет она Гошеньку запросто, тот и пукнуть не успеет. А скорее всего, уже разорвала. Но все-таки вдруг не полностью? Вдруг он лежит где-то рядом, истекая кровью, а я тут еле ползаю, страшилки сочиняю.
Но ползать быстрей я не могла. Потому что была босиком, а под ногами то и дело попадались острые камешки, веточки, высохшие иглы с деревьев… Кстати, об иглах. А где мой придавленный ежик? Я оглянулась: еж топал следом.
— Ты вот что, — сказала я ему. — Ты за мной не иди, ты давай вокруг бегай, Гошу ищи. — Было, конечно, глупо говорить это неразумной животинке, но я от безысходности готова была и деревья попросить глянуть свысока, не видать ли где раненого. И я уточнила для ежика: — Гоша — это тот парень, что был со мной там, в нашем лесу. Ты ведь тоже из нашего леса?
— Да, — сказал еж.
Конечно же, он ничего такого не сказал, просто похоже фыркнул, но все-таки я спросила:
— Так ты понял, кого нужно искать?
— Да, — снова произнес ежик и громко топоча по каменистой земле, понесся от меня в сторону.
— Эх, напугала бедняжку, — вздохнула я. — Теперь совсем одна осталась.
Но когда я, прихрамывая, сделала шагов двадцать-тридцать, опасаясь, что дальше придется идти на четвереньках, ноги уже кровоточили, ежик притопотал снова. И сказал:
— Нет.
— Что нет? — переспросила я. Но тут смутная догадка посетила мой опустошенный происходящим мозг: — Ты хочешь сказать, что там нет Гоши?
— Да, — ответил ежик.
Теперь я уже не сомневалась, что это игольчатое недоразумение действительно говорит, а не просто фыркает. И говорит вполне разумно. Правда, кажется, всего два слова: «да» и «нет». Но и это вполне даже неплохо, если задавать правильные вопросы. И чтобы убедиться, что еж и в самом деле отвечает по делу, я устроила ему небольшой экзамен. Спросила:
— У тебя есть иголки?
— Да, — сказал еж.
— У меня есть иголки?
— Нет.
— Ты умеешь летать?
— Нет.
— Ты умеешь ходить?
— Да.
— Волга впадает в Каспийское море?
— Фыр-р! — возмущенно ответил ежик. Ага, кроме «да» и «нет» еще и «фыр» на все остальное. А что? Я встречала людей с аналогичным словарным запасом. Нет, вру. У них лексикон был богаче еще на четыре слова, не считая производных от них.
— Да ты настоящий болтун, — хмыкнула я.
— Да.
— Болтун? Хочешь, чтобы я тебя так называла?
— Да.
— Договорились, — кивнула я. И перешла к главному: — Ты поможешь мне искать Гошу?
