своих ног, мощных, как стволы деревьев. И хотя его комнату освещает лишь тусклый лунный свет, когда он распрямляется, я не могу не заметить огромное нечто между его ног, которое оживает и начинает покачиваться, когда он идёт к незанятой мной половине кровати. Он тянет за простыни, в которые я вцепилась изо всех сил, но я, должно быть, отрастила когти, потому что ему не удается высвободить простыни из моих пальцев.
— Ну, хорошо.
Он роняет простыню на кровать и растягивается поверх неё так, что его ноги даже не помещаются на матрасе. Его веки опускаются, чего нельзя сказать о его члене.
— Ты представляла мою руку?
— Что? — говорю я сдавленным голосом.
— У себя между ног.
Он поворачивает голову и смотрит на меня.
Меня нельзя назвать неопытной, и всё же я тону и не могу выбраться из глубин его радужек.
— Нет.
Он улыбается.
— Значит, мой язык.
Моё сердце резко врезается в мою грудную клетку, после чего расплавляется и начинает стекать по позвоночнику.
— Нет.
Он продолжает улыбаться так, словно может видеть мою ложь, так же, как он может проникать в мои мысли. Когда он меняет положение на матрасе, я ещё сильнее затягиваю простыни вокруг себя, почти ожидая, что он сдвинется, но двигаться начинает только его рука.
Он обхватывает своё достоинство и медленно проводит рукой вверх, что заставляет толстый кончик заблестеть.
— Gach air a bhain mi fhàin, ha schemlach do làhd ag do beul.
Мне требуется некоторое время, чтобы понять его слова, и когда их смысл доходит до меня, мои пальцы разжимаются, и сдавленный вздох слетает с моих приоткрытых губ.
«Каждый раз, когда я касался себя, я представлял твою руку и твои губы».
О, боги… О, боги… О, боги.
Я срываю простыню со своего тела, которое сделалось слишком разгоряченным и слишком чувствительным.
Взгляд Кахола устремляется на мою обнажённую плоть, вздымающуюся грудь, живот, покрытый мурашками, и мокрые волнистые волосы, покрывающие мои ещё более мокрые складки.
Он набросил на меня свою сеть, и как бы я ни пыталась, я не смогу освободиться от этой парной связи. Он поймал меня.
— И что тебе понравилось больше, Кахол, мои губы или мои пальцы?
ГЛАВА 9
Кахол становится абсолютно неподвижным. Даже его грудь как будто превратилась в камень.
Святой Котёл, эта грудь. Теперь, когда я разрешаю своим глазам задержаться на нём, я поглощаю каждый его мускул, каждую глубокую впадинку, каждый тёмный волосок. Он может быть и зверь, но он мой зверь. Сильное чувство собственничества и желание по отношению к этому мужчине накрывают меня.
Он отвечает на моё чувство рычащим: «Leámsa», — после чего перекатывается на меня, шлёпнув меня своим толстым членом по бедру.
«Моя».
Он упирает свои мощные руки по бокам от моего лица и просто смотрит, словно запоминает изгиб моих ресниц, розовый цвет моих радужек и губы в форме бантика.
Может быть, он делает вовсе не это, но именно этим занимаюсь сейчас я. Я пытаюсь запомнить каждую черту его лица, хотя мне кажется, что я уже знаю их наизусть.
Я облизываю губы, когда последствия его возбуждения начинают стекать по моим ногам, а затем начинаю облизывать его губы, язык и зубы. И он тоже поглощает мои губы, язык и зубы. Мои соски врезаются в его грудь, сделавшись твёрдыми из-за его жёстких волосков и каменного пресса, из-за того, как двигается его язык, из-за его горячих губ и пульсации члена.
Одержимые. Мы сделались одержимыми.
Он оставляет дорожку поцелуев на моей шее, а затем начинает обводить языком мою грудь. Несмотря на то, что он не сдерживает себя, он не груб. Но и не нежен, он настойчив. Моя кровь несётся всё быстрее и быстрее по венам, пока мне не начинает казаться, что мои конечности набухли, как тот узелок нервов, к которому медленно подбирается Кахол.
Когда его поцелуй приземляется на мой пупок, мои бёдра подаются вверх. Воспользовавшись моментом, он просовывает руки под мои ноги и притягивает меня к себе. Я резко вдыхаю, когда его раскрытые губы приземляются на меня.
Я хватаюсь за простыни, когда он проводит по мне своим широким языком. Я так быстро и мощно кончаю, что отрываю простыню от матраса и выкрикиваю его имя. Его губы изгибаются рядом с моей нежной плотью, после чего его язык опускается ниже, врезается в меня и начинает лакомиться моей влагой.
Ещё один оргазм сжимает мою промежность и взрывается на его языке. Его пальцы, которыми он обхватил мои дрожащие бёдра, раздвигают мои ноги.
Я тяну его за волосы, чтобы опустить его лицо на своё тело, но этот мужчина непреклонен.
Он дразнит мою промежность до тех пор, пока не добывает всё до последней капли, но мои соки продолжают изливаться на его язык.
Я никогда еще не кончала так часто и так сильно. Я сомневаюсь, что Котёл соединил меня с Кахолом из-за его умений в оральном сексе, но, боги, я рада этому обстоятельству. Он смеётся, и один только звук его смеха вызывает волну удовольствия, которая прокатывается по моему телу.
Он поднимается по мне и нависает над моим лицом. Его губы — опухшие и скользкие, а лицо покрылось пóтом, который смыл его боевой раскрас. Я поднимаю руку, провожу ей по его острым скулам и размазываю угольную пыль по татуировке в форме пера, после чего приподнимаю голову и целую символ того, кем он является.
Вороном-оборотнем.
С которым у меня однажды будет ребёнок. Маленькая девочка. Эмоции так сильно переполняют меня, что изливаются наружу и скатываются из уголков моих глаз, намочив волосы на моих висках.
— Пусть она будет так же красива, как её мать, — бормочет он.
Я сглатываю комок, который подступил к моему горлу из-за его слов, после чего прижимаю ладони к его груди и укладываю его на спину. Он осторожно опускается и тянет меня за собой.
Я сажусь на него сверху и смотрю на его красивое угловатое лицо, которое бередит моё сердце и разгоняет кровь, как никакое другое лицо, никакая другая душа и никакое другое тело.
— И пусть у неё будет такой же умелый язык.
Он хмурится.
— Надеюсь, ты имеешь в виду моё умение обращаться со словами.
Я ухмыляюсь.
— Ты говоришь о нашей дочери, Дайя.
Он содрогается, так как пришедшая ему в голову мысль, очевидно, ему отвратительна.
— Нашей дочери, может быть, и суждено снять проклятие Лоркана, но она не будет делать это своим языком.
Его ворчания
