Знает он, как его побьют. Марвало, конечно, дама на вид опасная ‒ рога, хвост… Но она была совершенно безобидной… Когда секса не хотела. И потому, вместо того, чтобы выпятить вперед рога на дерзнувшего ей помешать, она попятилась назад и упёрлась бедрами в стол, хмуря брови.
‒ Я поняла! ‒ крикнула она, не позволяя жрецу и слово вставить. ‒ Ты это из зависти делаешь! Сам женскую киску не нюхал ни разу, вот и бесишься от недотраха! Сперма, небось, из ушей льется!
‒ Что за речи нечестивые! ‒ возмутился Сайман и сделал жест, как бы прося всех присутствующих закрыть уши и не слушать греховные слова. ‒ Слияние двух тел должно происходить по любви и в браке, и уж точно не на виду у всех! Давай на выход, пока я тебе рот с мылом не прочистил.
С первого дня в этой деревне у Саймана не было покоя. Как узнал, что здесь обитает суккуб, который развращает всю мужскую половину населения, так не мог оставаться в стороне. Каково же было его удивление, что это никакой не суккуб, а всего лишь фейри. Немудрено было перепутать из-за рогов, хвоста и похотливого нрава, только фейри ‒ это всего лишь эльфы, пусть и с демоническими корнями. А потому он посчитал своим долгом наставить Марвало на путь истинный вместо простого изгнания.
‒ Ты красивая выдающаяся женщина, давно нашла бы себе мужа! А не вот это вот все, ‒ обвел он пальцем ее откровенный наряд с неприлично глубоким декольте.
Но и этот взгляд она умудрилась истолковать иначе.
‒ Вот! Я же говорю! Все в зависти дело! Смотрите, люди дорогие, вы свидетели! Монах сейчас пялился на мою грудь, а это!..
Но стоило Сайману лишь взглянуть страшным взглядом на фейри, как та нахмурилась и потеряла всякий настрой. И к сексу, и к спорам. У него было очень дурное настроение. Видать, мамаша еще с утра села на уши жрецу, что Мара чуть ли не с шести утра разговаривала с её сыночком под окном их дома. Вот с утра и пытался её выследить.
Понурая, она шла следом за Сайманом, вышла с ним на улицу и только хотела дернуть в сторону, чтобы позже нагнать своего Буми, но Сайман уже успел слишком хорошо её узнать.
‒ Са-а-айман, ‒ простонала Мара, подпрыгивая к нему ближе и вдруг резко обнимая его, кладя голову на грудь и обвивая хвостом его ногу, неудобно стягивая длинную мантию, ‒ ну отчего ты злой такой? Мальчику бы понравилось, я обещаю! Или ты не веришь в мой профессионализм? Так я… ‒ чертовка пусть и плавно, но довольно быстро поднялась к губам жреца, ‒ могу доказать тебе…
Он не первый раз подставлялся. Накопившуюся энергию надо было куда-то девать, и Мара не раз пыталась соблазнить самого Саймана. А что? Мужчина он был молодой, а не привычный старик; красивый… голос у него был такой… Ух! Маре нравилось, как он вел себя как самец. И её не раз посещали мысли, что она хотела слышать его повелительный тон и грязные (для её ушей) праведные слова, но отнюдь не стоя и не будучи в одежде.
‒ Отстань от меня, женщина, ‒ отмахнулся Сайман и отвернул рукой ее лицо от себя. Она так сильно прилипла к нему, что вряд ли так легко получится оторвать. Но все же он попытался пойти дальше с висящей на шее Марой. ‒ Я жрец, принесший обеты. Моя жена и единственная любовь ‒ Мигу. Ни одна земная женщина не сравнится с богиней. А ты, если продолжишь в том же духе, скоро окажешься выдворена из деревни. Так что пошли, найдем тебе нормальную одежду, а то ходишь как бесстыдница.
А он ведь не шутил, повел ее в магазин одежды, бормоча что-то о том, что нельзя женщине выставлять свои прелести всем на обозрение. «Только муж должен видеть» и все в таком роде. А уж на Саймане ее женское очарование не работало. Он действительно был праведником во всех смыслах. А когда его слова переставали действовать на Мару, он просто начинал молиться за ее душу.
‒ Эх, Мара… ‒ вздохнул он. ‒ Я ведь о твоей бессмертной душе пекусь. Послушала бы меня, никаких проблем с жителями не было. Что будешь делать, когда я уйду дальше? Бабы тебя на костре сожгут!
— Но ведь я до сих пор жива! — Видя и чувствуя хвостом, что у жреца на неё ну никак не встаёт, только тогда Мара отлипла от него, но смиренно шла рядом. Шутить о том, что Сайман хотел поскорее увидеть её голой, пока та переодевается, расхотелось. Совсем её расстроил. Он сегодня явно был не в настроении. — Знаешь, Сайман, ты мне жизнь, между прочим, портишь! Тебя… Нет, вообще вас, жрецов, вообще просят души спасать? Нет! Я тебя об этом не просила. Я чистая фейри, добрая, отвернувшаяся от своих собратьев и их веры, и ты считаешь, что это…
Но договорить она не успела, так как впереди виднелся Арчи — староста деревни. Он её не смущал, но лишь до тех пор, пока не перегородил жрецу дорогу. В руках у него был факел, мрачный вид действительно запустил в голову Мары мысль, что её хотят сжечь на костре. Еще сильнее эта мысль закрепилась, когда к старосте подошли жители, которых она знала.
— Ой, дядя Арчи, — нервно улыбнулась Мара, — а чего так поздно-то? Женушка не пускает? Неужели обиделась? Ну, отсосала я вам, чего тако…
— Заткнись! — непривычно злой Арчи заставил девушку испугаться и вовсе спрятаться за Сайманом, пока жители деревни, сверкая факелами, гневно смотрели на фейри. — Моему терпению настал конец, Марвало. До утра ты должна покинуть нашу деревню.
— Что?
А ведь она правда не поверила, не услышала, не поняла… Не хотела слышать. В этой деревне она жила года три совершенно спокойно. Её «любили» и мужчины, и женщины, и пусть после секса многие отношения портились, но зла ей никогда в открытую не желали, а то, что было за спинами, она не слышала.
— Арчи, что ты такое?.. — выглянув из-за спины Саймана, Мара нервно усмехнулась и хотела было подойти к старосте, как кто-то из толпы бросил в неё факел, и фейри чудом успела отпрыгнуть назад за спину Саймана.
‒ Вы что же делаете, добрые жители? ‒ даже Сайман опешил от такого. Он-то пошутил насчёт костра. ‒ Она, конечно, не подарок, но это не повод…
Ещё один полетевший в них факел не дал ему договорить. На этот раз ему пришлось выставить рунический щит, чтобы защититься.
‒ Пошла прочь, шлюха! ‒ выкрикнул кто-то из толпы. Преимущественно собрались женщины, чтобы наверняка изгнать разлучницу из своего дома и обезопасить свои браки. ‒ Оставь наших мужчин в покое!
Крики прошлись по всей толпе, и добрых слов для Мары ни у кого не было. Сайман ещё пару раз пытался вразумить разъярённых женщин, но только сам схлопотал. Выбора им не оставили, и хоть Сайман собирался отправиться дальше в свое странствие чуточку позже, но видимо, мир опять был против того, чтобы он где-то задерживался. Такое с ним уже случалось, стоило ему осесть где-то дольше, чем требовалось ‒ сразу валились несчастья одно за другим.
‒ Видимо, до утра времени у нас нет, ‒ буркнул Сайман и взял Мару покрепче за руку. ‒ Бежим!
‒ Но… мой дом, мои вещи…
Хотя она и понимала, что забрать их уже не представится возможности, но было так обидно. До боли в сердце, до слез! И пока они бежали через деревню, гонимые криками жителей из окон или других, кто знал, что должно было случиться ночью, Мара то и дело стирала свободной рукой слезы.
Она ведь правда не была злой. Просто женщина, которая любит секс. Что еще хуже ‒ это её природа, она ничего с этим сделать не могла. Это потребность, как у людей еда и сон. Она никому не желала зла, а творила своими руками и прелестями в придачу дорогу в рай. Часовой, а то и больше рай, где люди, которые сейчас обзывали её шлюхой, выкрикивали её имя и оставляли свои метки на теле.
И сейчас вот так…
Она плакала, и мир расплывался в глазах. Она бежала лишь за Сайманом, верила его крепкой руке и ему, который не позволял полудемону наткнуться на преграду. И лишь когда пальцы ног через босоножки стали чувствовать траву, Мара сфокусировалась на окружении. Крики еще были позади, но они не преследовали, а издающие их следили за тем, чтобы женщина не посмела вернуться. Не посмела даже шагу сделать:
‒ Проваливай!
‒ Если мы увидим тебя, бросим в темницу!
