Уже сдалась?! Но я-то нет!
– Я сказал, руку! Дай сюда! Быстро!
В один большой шаг оказываюсь рядом, выворачиваю её запястье, всматриваюсь в него, скрипя зубами с досады, мечтая выжечь взглядом до мяса, стереть без следа то, что вижу.
Не моя! Проклятая, мать её, метка, не моя! Круглая отметина, знак принадлежности другому…
– Тайтон, – выплёвываю ругательством ненавистное имя.
Закипаю. Хочу драться с ним, превратить в кровавое месиво его красивое личико, стереть в порошок… Потому что МОЯ!
– Сардар, мне больно! – шепчет Лана, и я впервые вижу в её глазах страх.
Понимаю, что увлёкся и слишком сильно сдавил её руку. Тоненькую и хрупкую.
Проклятье!
– Прости! – ослабляю хватку, нахожу второе её запястье, подношу к губам. Целую, поочерёдно, одну и вторую ладони. – Прости, цветочек. Я задумался, не хотел, прости меня.
– Ты злишься! – всматривается в меня настороженно, пытается отнять руки.
– Не на тебя!
Ищу её глаза, отказываясь признавать то, что вижу в них. Стою на своём:
– Срать на них всех! Я никому тебя не отдам! Послушай, – судорожно сжимаю её плечи, поднимаю подбородок, чтобы не прятала глаза, а на меня смотрела. – Мы уедем. Сейчас же! Выходи за меня, Лана! У тебя будет всё, клянусь! Не просто замок и земли, я подарю тебе целую страну! Просто верь мне! Идём!
– Я…
Сомневается. Нижняя губа дрожит. Боится?! Кого? Меня?! Прищуриваюсь, наблюдая за каждой её эмоцией, считывая малейшее движение сочных розовых губ и голубых глаз. Закрывает их, намеренно прячет, потому что знает – я всё в них прочту, ведь знаю её как облупленную.
– Я… должна, – облизывает пухлые губы, – собрать вещи, хотя бы самое необходимое… Я быстро, туда и обратно, хорошо?
Улыбается как-то нервно, касается ладонью моей щеки. И, хотя нутром я чую подвох, но всё равно ведусь, как последний олень.
– Хорошо, только быстро! Бери самое нужное! Остальное купим на месте!
– А… куда… мммы полетим? – нервно сглатывает и снова, Бездна, отводит глаза!
– Туда, где тебя не найдут, – отрезаю грубо, прищуриваюсь. – Или ты мне не веришь?
– Верю, конечно, верю! – привстаёт на носочки, тянется ко мне первая.
Склоняюсь к ней. Впиваюсь в сладкие до одури губы, выбивая из её груди испуганный стон. Удерживаю её затылок, не позволяя шелохнуться. Рассчитывала на невинный чмок? Не тут-то было. Беру её рот глубоко и грубо, словно пытаюсь насытиться наперёд.
Мозг отказывается признавать, а нутро чует, что этот поцелуй – наш последний. Последний, когда по любви.
Выныриваю из ядовитых воспоминаний, когда пах сокращается финальными выстрелами.
Тяжело сглатываю, отпускаю волосы Гьеры, тру переносицу. Не глядя, останавливаю её жестом:
– Не сегодня! Хочу спать один!
Из-под полуприкрытых век наблюдаю, как стройная фигурка в чёрном платье сползает с кровати на пол, изящно двигая крутыми бёдрами, проходит поочерёдно, к одной, второй, третьей курильнице, гасит их, после чего бесшумно исчезает за двойными дверями.
Забрасываю руки за голову, снова закрываю глаза.
Статус Ланы как дочери Императора и сестры наследника лишь удобное дополнение для подданных. Но самому себе лгать… глупо.
Хотел её всегда, сколько себя помнил. Получил.
Она не слишком-то рада.
Пле-вать.
Главное, что моя. Что до любви – никто её и не обещал.
Алана.
Первое, что чувствую сквозь растворяющийся сон – тянущую боль в затекшей шее. Боже, я что, снова спала без подушки?
– Госпожа? Госпожа? – раздаётся над ухом испуганным женским шёпотом.
Незнакомым.
Резко открываю глаза и сажусь на жёстком диване. С трудом удерживаюсь от того, чтобы не взвыть от разочарования и досады.
Проклятье! Разом вспоминаю случившееся. Одёргиваю съехавший куда-то вбок лиф бирюзового платья. Неприязненно рассматриваю незнакомку.
Передо мной молоденькая девушка лет восемнадцати, с крохотным вздёрнутым кверху носиком, усыпанным веснушками, ореховыми глазищами и медными волосами, уложенными вокруг головы в тугое плетение.
Худенькое тело затянуто в чёрное шёлковое платье от горла и до запястий. Края рукавов треугольниками доходят до средних пальцев и зафиксированы вокруг них. Кажется, это такая местная мода: чёрный цвет, закрытый фасон и эти рукава с треугольниками до самых пальцев. Кажется, вчера у тех женщин, кого я видела мельком, были похожие платья.
– Госпожа! – незнакомка падает на колени и низко склоняет голову. – Я Олия, и я рада служить вам.
– Ох, – устало провожу рукой по растрепавшимся за ночь волосам, стараюсь собрать разбегающиеся мысли, и чтобы голос звучал равнодушно и холодно. – И как именно ты будешь служить мне? Олия.
Умом я понимаю, что девочка ни в чём не виновата, но всё внутри яростно отторгает её, как часть всего этого чужеродного мира, к которому я не чувствую ничего, кроме раздражения и ненависти.
Вот только Олию моя реакция ничуть не смущает, наоборот. Та вскидывает на меня личико и бесхитростно улыбается:
– Для начала принесу завтрак, потом помогу с утренней ванной! Ой! – она забавно морщит лобик, нещадно бороздя его вертикальными и горизонтальными морщинками. – Или лучше надо наоборот?
Она внимательно на меня смотрит, затем её глаза смещаются чуть вбок, и улыбка медленно гаснет. Прослеживаю её взгляд и инстинктивно касаюсь щеки дрожащими кончиками пальцев.
– Ударилась о дверь, – бормочу, заливаясь краской.
Вот, Бездна! Спасительной пудры с собой нет, и теперь я блистаю перед кем попало отвратительным синяком. Прекрасное начало дня, ничего не скажешь! Девушка, как там её, кажется, Олия, деликатно молчит.
– Для начала встань с пола, – прошу со вздохом. – Пожалуйста.
Как-то сразу не получается ненавидеть. Хотя весь её внешний вид и непривычная одежда кричат о том, что она чужачка и враг, но бесхитростное сочувствие в её глазах подкупает.
Драконий Бог, что она вытворяет со своим лбом?!
– Перестань уже морщиться, прошу тебя!
– Конечно, госпожа! Простите, госпожа!
Ой, ну, всё, ещё и трясётся больше меня! Нет, она не враг мне. Кто угодно, только не враг.
– Морщинки, – наклоняюсь к ней и едва касаюсь кончиками пальцев её лба. – Появятся раньше времени, ну? Оно тебе надо? Ты ведь такая хорошенькая.
Улыбаюсь кончиками губ, поднимаюсь с дивана. Вот о чём я думаю?
Одной рукой придерживаю свой беременный живот, другой упираюсь в поясницу.
Не диван, а пыточная скамья какая-то! Чтобы я ещё когда-то легла на него!
Осматриваюсь по сторонам, примечаю дверь у дальней стены. Там, наверняка, уборная.
Придерживая юбки, пересекаю комнату. Так непривычно ступать по мягкому ворсу ковра. У нас на юге не принято стелить их на пол, а здесь всё иначе.
Обхватываю ладонью продолговатую деревянную ручку и растерянно оглядываюсь через плечо. Едва не вскрикиваю от неожиданности:
– Олия!
– Госпожа! – девушка, до этого следовавшая за мной по пятам, испуганно отскакивает назад и растерянно на меня смотрит.
– Я справлюсь! Не нужно ходить за мной! – проговариваю уверенно.
Не знаю, какие у них тут порядки, но – спасибо отцу, у которого были свои пунктики на этот счёт – нас с братом не баловали. Папа считал, что нет ничего хуже капризных неженок, неприспособленных к жизни. У руля целой страны таким делать нечего.
Порой я думаю, что абсолютному большинству детей его придворных жилось вольготнее и легче, чем нам с Арраном с кучей занятий и без дюжины нянек.
Но был в этом и неоспоримый плюс: большая самостоятельность и частое отсутствие посторонних ушей и глаз, чем я и пользовалась, когда… Морщусь, прогоняя непрошенные воспоминания.
Олия не сдаётся:
– Но… там…
– Я сама, – повторяю упрямо. – А ты… попроси пока что принести завтрак. Пожалуйста.
Олия только растерянно хлопает глазами.
Не дожидаясь, пока она отомрёт, проскальзываю за дверь, закрываю её за собой, радуясь, что наконец-то осталась без посторонних, оборачиваюсь и замираю.
