улицу. Бледный как смерть Арх и Раис, который никогда не видел своего Повелителя таким. Молчат оба. Раис не решается заговорить, потому что все слова излишни. Он лишь хочет напомнить про Гульнару, но не решается произнести ни слова. — Моя фаворитка, моя преданная Гуль рожает сейчас нашего сына… а я здесь с тварью, которая наставила мне рога и не могу ни убить ее, ни дать ей умереть. Что со мной не так. Раис? — Любовь очень коварное чувство, мой господин. Она не выбирает достойных и недостойных, богатых и бедных. Она косит всех, как болезнь. Нельзя выбрать и любить по ведению разума, а у сердца нет осознанности. — Я бы вырвал себе сердце, чтобы там не болело. — Тогда вы умрете, мой Господин…а вот этого она уже недостойна. — Но я страдаю. У меня нет больше сил так страдать. Мне кажется, что меня разломали, кажется, что мне раздробили кости на миллионы осколков и все они впились мне в мясо и я истекаю кровью. Разве любовь может быть такая, Раис? Разве она не прекрасна и не приносит счастье? — Любовь… имеет очень много обличий. Неразделенная и неверная приносит много страданий. Роженица дико заорала и он подскочил, побледнел еще больше, желая ворваться в келью, но Раис удержал его за руку. — Вы ничем не поможете. Это не мужское дело. Заханаварра справится. Она слишком боится за свою шкуру. — Кто там снует постоянно? То уходит, то приходит! Таскает какие-то свертки! — Это помощница ведьмы. Она, наверное, принесла травы. Главное, что они что-то делают. Раис сжал плечо императора и тот медленно выдохнул. — Я убью ее позже…потом. Я еще не готов. Я не готов с ней расстаться. Не готов отпустить. Не готов. Черт меня раздери будь проклята моя слабость! — Вы можете и не убивать. — Свидетели моего позора не дадут забыть. — Все решаете вы. Забудут если прикажете. Уберите смертную подальше от их глаз. Не будут видеть, не вспомнят. — Убери всех, кто тогда был. Всех слуг, всех охранников. — Вы можете заставить их забыть. — Это запрещено законом по отношению к своим соплеменникам. — А кто узнает если они забудут? Резко повернулся к Раису и тот смиренно опустил взгляд. — Я лишь даю совет, мой Повелитель, а вы поступайте как сочтете нужным. — Я не сотру память моей матери и сестрам. — Вы альфа…вы можете стереть память всем, кому пожелаете. Вы сильнее любого из стаи. — Ради кого? Ради изменницы? Ради шлюхи, которая трахалась с моим дипломатом? — Ради любви… — ЕЕ нет. Она исчезла в ту секунду, когда эта сука мне изменила. Пусть живет…пока я не буду готов ее уничтожить, а память моей семьи пусть не дает мне забыть ее предательства! Из кельи вышла ведьма с окровавленными руками, она вытерла их о передник и посмотрела на Вахида. — Роженица будет жить. Я вытащила ребенка и зашила ее. Ей нужна еще ваша кровь, мой император! Оттолкнул Раиса и прошел внутрь в келью, Советник следом за ним. Женщина лежит на постели. Ее лицо почти синее, глаза закрыты, потные волосы разметались по подушке. Вахид бросился к ней, тронул ее щеку, одернул руку, застонал. Потом надкусил запястье и приложил к губам женщины, чуть придерживая ее голову. Раис тем временем подошел к свертку, издающему характерные звуки в углу кельи в корзине. Откинул края покрывала и резко выдохнул — девочка. Малышка открыла глаза и заплакала. У нее были серые светящиеся радужки, как и у ее родного отца, как и у всего клана Раимовых…сомнений в том, чья это дочь не осталось. Что ж это приговор и его приведут в исполнение на рассвете. Этот ребенок будет умерщвлен.
Я открыла глаза, чувствуя, как болит все тело. Словно оно стало чужим и ноги, руки отказывались слушаться. Я как будто соткана из другой кожи. Снаружи гроза. Я слышу адские раскаты грома, молния сверкает в завешанном окне. Мои руки медленно поднимаются вверх, и я обхватываю ими спавший живот. Паника. Глаза резко распахиваются, и я с воплем подскакиваю на постели. — Ребенок! — хрипло в темноту, но там никого нет. Я совершенно одна. Вокруг холод, тьма и неизвестность вперемешку с болью и слабостью. И предчувствие, надвигающееся ощущение адской беды, как будто наваливается сверху и давит ледяными плитами необратимости. Где-то вдалеке слышится детский писк и у меня сжимается сердце. Я понимаю, что он там…мой малыш. Где-то за темнотой этих стен. Его спрятали от меня. — К ней нельзя! — голос в глубине комнаты и я всматриваюсь, чтобы увидеть ту, что виделась мне в мареве боли и красного тумана. — К ней? — Да! Твоя дочь лежит одна и ждет своего часа. — Разве это не мальчик? — спрашиваю шепотом и мне страшно слышать свой голос, я невольно прислушиваюсь к тому, что происходит снаружи. Здесь был Вахид. Даже в воздухе остался его запах и все мое существо готово потянуться к нему. Ведь он пришел… — Нет, ты родила девочку. Можешь молиться за нее, потому что жить ей осталось недолго. Дышать становится все труднее, как и спрашивать. Потому что я понимаю. Что каждый ответ будет ударом, который собьет меня с ног и поставит на колени. — Она больна? — Нет. Она совершенно здорова. Но ее приговорили к смерти и на рассвете она умрет. Меня бьет мелкой дрожью, а сердце замирает и пропускает удары. В голове звучит монотонно реквием. Как будто слышу замогильную музыку и мне становится все страшнее. — Я хочу увидеть ее. — Не положено. Женщина, которая говорит со мной остается в тени, но я и не стремлюсь рассмотреть свою жуткую собеседницу. Плач младенца доносится все отчетливей и у меня начинает болеть внутри, меня пробивает ледяная дрожь. — Она плачет…Дайте мне ее увидеть. Один раз. Пожалуйста. — Младенец волков пребывает один до рассвета. Потом его уносят члены стаи. В твоем случае его унесет палач. Сражаясь со слабостью и онемением во всем теле, я все же встала, опустила ноги с постели. Резкая боль внизу живота заставила зажмуриться и на мгновение ослепнуть. — Пришлось резать. Ребенок шел ягодицами. Ты выжила чудом…Я знаю, как я выжила. Он меня спас. Я помнила его руки на своем лице, помнила терпкий и острый вкус на губах, свои адские крики и мольбы о помощи. — Мне говорили, что я жду мальчика… — Они ошиблись. Так бывает. Но это не имело бы никакого значения. Ребенок все равно умрет. Ответила жестоко, заставив задохнуться от ужаса и боли. — Я хочу увидеть ее,
