Она закатила глаза.
— Мою шапку, Мэл. Отдай ее, и я пойду…
— Куда ты еще собралась?
Мюриэль не сразу нашлась с ответом, потому что решительно не знала, куда ей идти. Но она бы никогда не призналась в этом в слух, конечно же.
— Я собиралась зайти еще в несколько лавок, — наконец сказала она, рассудив, что это и правда необходимо, учитывая, какая участь постигла подарки для ее сестер.
Мэл покачал головой.
— Думаю, на сегодня хватит прогулок. Пойдем домой.
В ней вспыхнуло возмущение. Он думает, что на сегодня хватит?
— Я не спрашивала твоего разрешения, — отрезала она и, воспользовавшись его замешательством, всё-таки вырвала шапку у него из руки.
Перо оказалось немного согнутым, но ничего страшного. Мюриэль стряхнула с шапки снег и вернула еее себе на голову. Потом подобрала с земли муфту, которую, к счастью, никто не успел стащить.
— Если хочешь еще пройтись, — сказал Мэл, — то давай прогуляемся вместе. Ты не против?
Мюриэль замерла, удивленная. Меньше всего она ожидала услышать нечто подобное. Она настороженно взглянула на Мэла, пытаясь понять его скрытый мотив. Не может же он просто так взять и начать интересоваться ее жизнью. Он явно что-то задумал.
Но как бы она не старалась понять скрытый смысл его слов, у нее не получалось. В глазах Малкольма не было ничего, кроме просьбы и… было еще что-то, жутко похожее на растерянность, но Мюриэль не могла поверить, что и правда это видит.
Стоя посреди оживленной улицы, полной смеха и звона колокольчиков, она уставилась на своего мужа. И впервые за слишком долгое время он смотрел на нее в ответ. Казалось, что музыка и гул голосов начали стихать, оказавшись где-то далеко-далеко.
Гирлянды, венки, торговцы — всё померкло и размылось. Окруженные со всех сторон, они остались одни и смотрели друг на друга. И в этот момент Мюриэль увидела проблеск того, чем мог бы стать их брак, если бы все обернулось иначе. Если бы всё пошло так, как она изначально хотела.
— Мюри, — произнес Мэл, потянувшись к ее руке, чем вывел ее из транса. Его голос слегка хрипел от морозного воздуха. — Давай поговорим…
О, теперь он хочет разговаривать? А как же его бесконечная усталость?
Она шагнула назад и чуть не врезалась в фонарный столб.
— Я не могу! — выпалила она, почувствовав страх перед разговором, которого вчера сама же и просила. — Пожалуйста, Мэл, я… я просто не могу.
С этими словами она повернулась и бросилась в толпу.
Глава 8
Вечером Мюриэль поглубже уселась в кресло, обитое серым бархатом, и сделала глоток чая. В очаге перед ней потрескивал огонь, а на коленях лежала раскрытая книга. За окнами крупными хлопьями падал снег, но ей не хотелось смотреть в окно. И читать не хотелось тоже.
Сон не шел, и поэтому Мюриэль осталась в библиотеке. Было поздно, очень поздно, — она не знала точно, сколько времени, но слуги уже давно разошлись.
Она также не знала, где сейчас находится Малкольм, но ей было плевать. Ее это не волновало, нисколечко.
Впрочем, раз сегодня он не поехал в Лондон, значит наверняка закрылся в своем кабинете. Ведь у него непременно скопились срочные дела!
Мэл потратил целый день на то, чтобы ходить за ней по пятам в деревне, мешая наслаждаться праздником, — теперь можно и поработать.
Разумеется, если бы он не успел вовремя, Мюриэль ничем бы не наслаждалась вовсе. В лучшем случае она бы себе что-нибудь сломала. В худшем — была бы мертва. Наверное, нужно поблагодарить Малкольма за то, что спас ее, и Мюриэль бы так и сделала, если бы… Черт, она же не просила ее спасать!
Она ничего у него просила. И теперь ей было неловко, как будто она что-то ему должна. Ну и как тут добиваться развода?
А то, как он смотрел на нее в деревне… Этот взгляд застал ее врасплох. За долгие месяцы Мюриэль смирилась с равнодушием Малкольма, но теперь… Он смотрел на нее так, будто она была важна.
Ей этого и хотелось, не так ли? Именно о таком взгляде она мечтала, засыпая одна в холодной постели. Ну почему, почему только тогда, когда она решила уйти, Мэл посмотрел на нее так, словно она была единственной женщиной в мире?
Это было несправедливо. Несправедливо, черт возьми!
Чувства, которые Мюриэль давно похоронила, теперь воскресли и рвались наружу. Она начала сомневаться в своем решении разорвать их брак… О, разве сомнения не делают ее жалкой?
Закусив губу, она поставила чашку на столик и перевернула страницу книги. Но мелкий текст расплывался, потому что глаза наполнялись слезами — слезами обиды и ненависти к себе.
Малкольм ведь не сказал, что любит ее. Не преклонил колени, не попросил прощения, как делал сотни раз в ее фантазиях. Он не обещал отказаться от любовницы, а Мюриэль свято верила, что она у него есть.
Всё, что он сделал — это подарил ей несколько минут объятий и хриплое: «Давай поговорим». И этого оказалось достаточно, чтобы привести ее душу в смятение. И вот теперь она сидит, — несчастная дурочка, — и пытается найти причины остаться.
Это было ужасно. Мюриэль была ужасна. Отвратительна сама себе. Мэл игнорировал ее почти год, но стоило бросить малейший кусочек привязанности, и вот она уже готова бежать за ним, как собака за костью.
Но она должна быть сильной. Если сейчас она откажется от своих слов, вот тогда действительно наступит конец. Мэл больше никогда не воспримет ее всерьез, будет отмахиваться от любых угроз.
В очаге треснули поленья, выбрасывая в воздух шквал оранжевых искр. Захлопнув книгу, Мюриэль встала и повернулась, чтобы пойти к себе, но тут же вскрикнула от неожиданности.
На пороге стоял Малкольм. Он прислонился к дверному косяку и молча наблюдал за ней.
Боже, и как долго он тут стоит? Она даже не слышала его шагов.
Надеясь, что в глазах не видно слез, Мюриэль пробормотала:
— Я… я думала, ты уже спишь.
Мэл пожал плечами.
— Я пытался уснуть, но не смог.
Он тряхнул головой, отбрасывая со лба выбившуюся прядь черных волос. На нем были бежевые домашние брюки и рубашка навыпуск, расстегнутая практически полностью. Дразнящего вида его крепкого торса оказалось достаточно, чтобы у Мюриэль сбилось дыхание, и румянец залил ей щеки. Как же долго они не делили постель… А всё потому, что Мэл явно проводит ночи с кем-то другим.
Ну и зачем тогда мучить Мюриэль? Почему бы не согласиться на развод и не привести сюда хоть тысячу любовниц?
Он сделал шаг, но она отшатнулась. Потом воинственно приподняла подборок и решила, что лучшая защита — это нападение.
— Как ее зовут? — спросила Мюриэль, стараясь звучат ровно.
Мэл замер и несколько раз удивленно моргнул.
— Кого зовут?
Она почти пожалела об этом вопросе. Во-первых, о таком не принято спрашивать — это негласное правило, которое соблюдали многие поколения аристократок, если хотели сохранить статус и лицо. А во-вторых… этим вопросом Мюриэль сама себя выдала. Дала Мэлу понять, что ей не всё равно.
Но он выглядел так, будто ничего не понял, и она поспешила исправить ошибку.
— Неважно, — отрезала Мюриэль и отвела глаза.
Сцены ревности нужно было закатывать раньше, когда они были не просто графом и графиней, а любящими мужем и женой.
— Кого зовут, Мюри? — повторил Мэл.
Его тон стал настойчивее и вместе с тем мягче, но хуже всего было то, что он приближался. Она не могла его оставить. Или не хотела?
— Ты опять про любовницу? — тихо продолжил он.
Что ж… он быстро достиг понимания. Ей ничего не осталось, кроме как кивнуть, избегая его взгляда.
Мэл обреченно вздохнул.
— У моей любовницы нет имени, потому что ее не существует. Я же тебе говорил. Ты мне не веришь?
Мюриэль всё-таки подняла на него глаза.
— А я должна? Большую часть времени ты проводишь в Лондоне…
— Я езжу туда по делам, — перебил он ее. — И об этом я тоже тебе говорил. Ты считаешь меня лжецом?
Последний вопрос прозвучал беззлобно, без намека на обиду, будто Мэл и правда хотел узнать ответ. Но Мюриэль не знала, что ответить.
