Может это поле для верховой езды?
— Уж точно не для верховой езды, поверь мне, — возразила я. — На манеже грунт мягкий и рыхлый, а здесь кони бы все подковы потеряли.
— Я скажу вам, что это, — сдавленным голосом проговорил Макс. — И лучше бы нам убраться отсюда поскорее. Это танковый полигон.
И тут послышались звуки, которые заставили нас радостно переглянуться: это телефоны оповестили нас о подключении к цивилизации.
— Так, я отсюда никуда не уеду без проводника! — решительно заявил Костя. — Будь это хоть танковый полигон, хоть ядерный. Катя, звони побыстрее своим родственникам, пусть едут за нами.
Я пожала плечами, но спорить не стала и набрала номер Николая.
Коля долго не мог взять в толк, как мы оказались на полигоне, а потом, отсмеявшись, пообещал, что приедет за нами, как только сможет. И мы стали ждать.
По счастью, учений в этот день не проводилось, а военных так и не заинтересовала машина, простоявшая с непонятными целями на полигоне в течение нескольких часов. Я даже осмелилась выйти погулять с Шариком. Остальное время мы сидели в машине, слишком измотанные и разморенные от жары, чтобы даже разговаривать. Макс похрапывал, я валялась на задних сидениях, рассеянно поглаживая Шарика, а Костя откинулся в своем кресле, с наушниками в ушах.
Коля приехал только ближе к вечеру и весьма эффектным образом — на тракторе. Мы услышали грохот еще издалека и приняли его за танк, так что брат имел удовольствие лицезреть наши встревоженные физиономии, когда выруливал на площадку полигона. Он от души обнял меня, познакомился с парнями, погладил большим пальцем Шарика, и, наконец, снова завел оглушительно взревевший мотор своего железного монстра, велев нам ехать за ним и не отставать.
— А то, кто знает, куда вас еще занесет, — прокричал он из кабины.
Лишь к ночи мы добрались до его дома, где нас накормили и спать уложили. Встречу с Заречьем пришлось отложить до утра, которое, как известно, куда мудренее вечера.
4. ВОТ МОЯ ДЕРЕВНЯ, А ГДЕ ЖЕ ДОМ РОДНОЙ?
Коля вставал на работу очень рано. Вернее, не на работу, а на «халтуру». В отличие от основной работы где-то в железнодорожной конторе за чисто символическую плату, подработка на стороне приносила реальный заработок, а наличие собственного трактора давало несомненное преимущество. С начала сезона полевых работ и до поздней осени брат пахал, боронил, корчевал — брался за любое дело, чтобы заработать денег на содержание семьи и еще отложить на долгую зиму. Детей ведь нужно кормить круглый год, а их у Николая было уже трое. Которые, кстати, тоже встали пораньше и теперь таращились на Макса. Макс вежливо улыбался, натянув простыню до подбородка, и стеснялся вставать с дивана при таком скоплении зрителей.
— А ну не озоруйте! — послышался строгий голос и в комнату заглянул Николай. — Эй, городские, вставайте, я вас до Заречья провожу.
Детишки с сожалением покидали комнату. Ведь не каждый день в твоем доме на диване спит такой необычный гость.
— Спасибо, мы и сами доберемся, не стоит беспокоиться, — вежливо возразил вошедший в комнату Костя.
— Ну да, — коротко, но многозначительно бросил брат и попросил поторопиться.
Хитрый Костя уже успел умыться, пока Колины отпрыски разглядывали Макса. Теперь дети наперегонки кинулись в ванную, а нам с Максом пришлось дожидаться своей очереди.
Наскоро позавтракав, я сердечно распрощалась с женой брата и своими двоюродными племянниками, пообещав передать приветы родителям. На самом-то деле мама была не в курсе этой авантюры — ей я сообщила, что, пользуясь на редкость хорошей погодой, мы (то есть я и мой экс-спутник) решили отдохнуть в загородном пансионате, таким образом отсрочив неприятный разговор о моей (и ее) несчастной судьбе.
Коля сопроводил нас на тракторе до указателя с поблекшей надписью «Заречье» и долго смотрел нам вслед. После нашего вчерашнего блуждания по окрестностям он окончательно разуверился в способности «городских» к ориентированию на местности и ожидал от нас чего угодно: например, что мы попробуем срезать дорогу через заброшенное поле или ни с того ни с сего решим форсировать реку. Но его беспокойство было напрасным, дальше я помнила путь до последнего камушка! Сначала дорога спустилась полого вниз, затем свернула налево, оставляя в стороне высокие ели и поросшие мхом валуны. Вильнула еще разок, огибая холм, который венчала пирамида из трех телеграфных столбов, и вот уже впереди я различила знакомые очертания домов. Я даже могла назвать, где чей дом: справа дяди Вани, слева тети Жени. Родственники и знакомые моей бабушки. Все давно уже на маленьком деревенском кладбище. А здесь, немного в стороне, стоял большой мрачный двухэтажный дом — сельская гостиница, всегда пустовавшая. Теперь от здания остался лишь обгорелый фундамент.
А вот и крыша бабушкиного дома мелькнула в зарослях сада. От забора уже ничего не осталось, лишь несколько покосившихся кольев еще торчали, отмечая границы участка. У меня перехватило дыхание.
— Останови здесь, — выпалила я, и, едва машина притормозила, выскочила и побежала по заросшей тропинке к такому знакомому дому. Серые бревна стен, низкие окна с голубыми наличниками. На мгновение мне показалось, что сквозь густую зелень я вижу белое платье бабушки, которая все так же стоит на высоком крыльце и улыбается, раскрыв для меня свои объятия.
Конечно, бабушки там не было. Это припозднившийся куст каринки осыпался белым цветом от внезапного порыва ветра. Не было даже самого крыльца, и входная дверь с ржавым замком неловко и растерянно смотрела на меня со своей высоты, не имея возможности пригласить в дом. Я оглянулась по сторонам: заросший сорняками огород, засохшие яблони в саду, искривленные, словно калеки. Вот здесь, по-моему, была беседка — жерди торчат, вот столб, на который вешали гамак, а второй бесследно исчез. Нет и многочисленных хозяйственных построек, которые лепились к дому: хлев, сеновал, курятник. В одну особенно снежную зиму ветхая крыша пристройки не выдержала и провалилась. По весне братья разобрали ее и расчистили место под распашку, но доделать задуманное так руки и не дошли — у каждого в своем собственном хозяйстве дел по горло.
Я стояла среди развалин моего детства и чувствовала, что к горлу подступает ком. Развернулась и побежала,
