- Моя родственная душа - это Никита, - не согласилась я, отпихивая парня, чтобы первой войти в номер люкс. Первая вошла, первая повздыхала, глядя на эту двухкомнатную красоту, обставленную с неведомым мне раньше шиком, и первая обнаружила единственную на все это пространство, включавшее себя спальню и гостиную, разделенную на кабинет, небольшую кухню с барной стойкой и зону отдыха.
- Я бы так не сказал. Вы непохожи, так же, как я и...
- И Ольга Князева, - колко сказала я, перебив брюнета, одновременно оглядываясь: повсюду светло-коричневые, красноватые тона, паркет, мягкие ковры, картины в тяжелых рамах, квадратные окна на полстены, за которыми скрывается ночной город, дремлющий под сенью ночи, но никогда не спящий.
- Тут одна кровать, Смерчинский, - сделал я вывод, обойдя номер и усаживаясь на небольшой красный диван, сложив ноги на прозрачный круглый столик. Дэн неодобрительно покачал головой, но промолчал. Он дополз умирающим лебедем до кровати и завалился на нее лицом вниз.
- Тебя это не волнует? - спросила я, подходя к нему и оглядывая взглядом широкую кровать с декоративным пологом
- Нет, - раздался его приглушенный одеялом голос.
- Странно, меня тоже. Вот если бы здесь был Ник, то тогда волновало бы. А ты так, бревно.
- Спасибо. Выключи свет, я ужасно хочу спать, - голосом все тог же знакомого мученика попросил он, не обидевшись.
- А тут бар есть, может, выпьешь? - ангельским голосом спросила я.
- Мария, отстань...
- Я думала, может, ты водички желаешь?
- Нет, благодарю, - его голос стал едва слышным, кажется, парень действительно засыпал. Я выполнила его пожелание и ушла в гостиную, прикрыв дверь, чтобы не мешать Смерчу. Мне спать не хотелось совершенно. Но только я сделала пару шагов по направлению к широкому окну, как мобильник Дэна громко заиграл, а следом послышалось его выразительное: "Господи, что я тебе сделал сегодня?". Какой хороший, матерными словами не выражается! Правда, он потом объяснил, что все-таки выражается, но не в присутствии меня и мне подобных – Смерч так и сказал.
- Да, - вялым тоном спросил он. - Дмитрий? Нет, я не Дмитрий, я Денис, вы ошиблись… Ничего страшного.
Я мигом оказалась около парня, приземлившись на кровать, за секунду преодолев пару метров и дверь.
- Кто это был? - хищно спросила я.
- Женщина какая-то, - отозвался с зевком Дэн. - Как можно ошибиться номером ночью?
В это время сотовый вновь требовательно зазвонил.
- Кому не спится? - процедил сквозь зубы мой партнер, вновь протянув пальцы к средству сотовой связи.
- Это моя мама, идиотина, - первой схватила я мобильный телефон и голосом очень послушной девочки произнесла:
- Да? Мама, это ты?
- Это я, - услышала я ее голос, очень сердитый. - Ты где, дорогая, ходишь-бродишь?
- Я в Музее, - отозвалась я излишне бодро.
- И что же ты мне не звонишь? Обещала ведь, - выразила недовольство родительница. – Что за поведение?
- Я забыла, прости, - покаялась я.
- Господи, Маша! Ты свою голову не забыла? Я волнуюсь, не сплю, между прочим, а мне завтра на работу. Когда дома будешь?
- Это… завтра утром, - произнесла я.
- Почему? Вас же обещал развести папа Дмитрия ночью.
- Здесь столько всего интересного, что мы не хотим уходить! - еще более бодро ответила я маме.
- К примеру? - спросила она насторожено. Выставки она не слишком любила, предпочитая изобразительному искусству драматическое.
- Нууу, - мне на глаза попался натюрморт с яблоками и сиренью, и в голове сразу же созрел ответ. - Вот сейчас мы находимся около... площадки постмодернистов-современников. Тут этот, наш известный художник Радов новые картины демонстрирует. Так интересно, такой полет фантазии! Такая экспрессия! Мы стоим напротив картины "Сероко".
Услышав такое странно название, Дэнни глянул на меня с огромным интересом. Такой картины он не знал
- Какое око? - не поняла мама на том конце провода. - Серое? Серое око?
- Се-ро-ко, - по слогам произнесла я, придумав концепцию якобы новой картины этого чудного дядьки. - Это утонченная картинаы сирени и яблоко, сокращено "сероко". Три первые буквы слова «серень» и три последние «яблока». Тут это, японские мотивы, и такая игра звков и слов получается интересная - соединяешь наши сирень и яблоко, а получается японское слово. Чувствуешь по звучанию?
- И что оно значит? Звучит как-то непристойно, - продолжала допытываться мама.
- Мама, оно значит... эээ... - Я посмотрела на Дэна, с большим вниманием глядевшего на меня - мимоходом скорчила ему рожицу, а он скорчил точно такую же рожу с потрясающей точностью в ответ. Зато ко мне в голову пришел "перевод" нового японского слова, только что придуманного. – Красавчик, вот что оно значит. У яблока и сирени появился сын-красавчик, плод их любви. "Сероко" - это красавчик. Яблоко – это архетип мужчины, а сирень – женщины.
- Чтооо? Кто это тебе сказал? – Хорошо, что мама в искусстве не разбиралась и в психологии тоже – только если в криминальной. И от психоанализа далека.
- Это сказал наш преподаватель, а ему, в свою очередь, Юнг. Ну, тот самый, ученик Фрейда.
Дэн засмеялся в открытую и даже похлопал мне.
- Кто это там ржет? - услышала это мама тут же. Я бросила на партнера уничтожающий взгляд и зло покрутила пальцем у виска. Смерч молитвенно сложил ладони, прося прощения за шум.
- Это не кто, а что.
- Что? Маша, как же неодушевленный предмет смеяться может? - рассердилась мама, почувствовав, что я вожу ее за нос. - У тебя не галлюцинации ли? Может, ты в наркопритон поехала, а не в Музей?
- Мама! Ну, это же авангард! Понимаешь? А-ван-гард! - тоном завсегдатая бомонд-тусовок воскликнула я. - Тут все не такое, как в общепринятой культуре. Это контркультура. А смех издает Сероко.
- Да ты что! Оно что живое?
- Для Радова - да. Он наряду с художественными техниками использует и современную электронику. Смех - это сущность Сероко. Это… Веселовский, Бахтин, Рабле – все они писали о смехе. Ты знаешь, какое внимание они уделяли смеху, как общекультурному явлению? - начала нести дикую чушь я. Теперь Дэн сидел на кровати, согнувшись пополам. А все из него это приключилось! Не поперлась бы я в клуб, спала бы сейчас себе дома спокойно. – А Радов, как человек, объединяющий в себе все пласты культуры, …эээ… чтит предшественников.
Хорошо, что мама не знала, что вышеперечисленные мною господа к живописи не имели никакого отношения. Только если самое отдаленное.
- Господи, зачем я тебя отправила туда учиться, дурдом какой-то на этих твоих выставках твориться, - посетовала мама. – Не признаю этих твоих странных модных картин.
- Это не дурдом. Это жизнь, облеченная на холсты, но выходящая за их грани, - гордо произнесла я.- Одним словом, искусство, мамочка.
