шоколадные…
И поцеловал. Так, как хотел давно. И поцелуи её были неловкими, неумелыми – он был первым для неё. И это было самым прекрасным подарком.
А когда они немного отдышались, Моэри Ашарис сделал ещё одну глупость.
Баюкая девушку в своих руках и вслушиваясь кончиком уха в далекий топот безнадежно опоздавшей подмоги, он спросил:
— Тирра Маруна, станете ли вы моей спутницей на балу?
Наверное, он все-таки сошел с ума… самую капельку… Но это было даже приятно.
Даанри айлэ Нариэ, она же Дайана Корнеева
Я проснулась. Вернее, лениво-лениво выплыла из дремы. Вчерашний день виделся одной мутной пеленой, но постепенно приходили воспоминания.
Да такие, что я чуть было ни подпрыгнула. До небес. Или до потолка – насколько заряда хватит.
Я помнила и пару по магии, и покушение Айшэл, и то, как меня потащили в Храм, к Стуже, и сам разговор с эмиссаром. Ледяной клубок на сердце мягко покалывал, но жить не мешал. Я знала, что он почти ничего не изменит в моей жизни. Быть может только – кольнула смущением мысль – мои дети будут обладать силой Зимы. И будут ближе к эмиссарам, чем другие живущие. Но когда это ещё случится?
Ещё, может статься, Стужа сможет со мной говорить, как и раньше. И будет просыпаться быстрее. Но я не считала его такой уж катастрофой. Скорее, в этом мире все было на редкость гармонично. И если магии мира нужны были эмиссары – значит, они будут.
А вот Ллиошэс… тёплое жаркое чувство обвивало сердце. Я жена. Хотелось глупо рассмеяться от переполняющих меня чувств. Кто бы мог подумать? Кто мог вообще в начале нашего знакомства – а не так уж давно оно и было – сказать, что все так обернется?
Что этот мужчина с багровыми глазами и стальным характером станет мне настолько дорог? Я люблю его. Люблю таким, какой он есть, и вряд ли что-то это изменит.
А он… вспомнился вчерашний вечер. Почти семейные, почти домашние посиделки. И ледяной змей. Поразительно красивое создание. Гордое. Изящное. Мощное. Ллиошэс рассказал мне, как его одарили таким вот… чешуйчатым сокровищем. Хорошее приобретение. В хозяйстве полезное, саней не надо. Впрягаешь змея, и…
Было легко-легко.
Мы говорили. Много. Обо всем на свете. И об эльфах крови, и о снежных, и даже о том, чем он занимается – вскользь. Кажется, Ллиошэса самого удивляла его откровенность. Но если он не хотел или не мог о чем-то говорить – по ряду причин – то с такой же пугающей откровенностью говорил:
— Позже, мое маленькое чудовище. Пока тебе не стоит этого знать.
И я принимала такой ответ. И рассказывала сама. О высоких домах и стеклянных лифтах, о нашем дворе с покосившейся скамейкой и о том, как в детстве гоняла с мальчишками в футбол. Как всегда хорошо училась, потому что хотела вырасти и быть самой умной девочкой, как Алиса Кира Булычева, и, может быть, полететь в космос… Смешные детские фантазии.
О родителях, которые часто были разъездах. Об Алиске, которая стала моей опорой. О том, что всегда мечтала побывать высоко в горах, но не решилась. О том, что немного скучаю по Земле – потому что ничего не успела там увидеть, но в этом мире мне нравится… так нравится, как будто я была рождена, чтобы сюда попасть.
Нам не было скучно в этот вечер. Даже не помню, как уснула…
Пошевелилась снова – и наткнулась на что-то горячее. Горячее дышало в ухо и щекотало меня… волосами. А ещё моя ладонь крепко прижималась к чужой груди. Так крепко, что я слышала мерный стук сердца. И перед глазами была обнаженная полоска кожи. Обнаженный торс. Красивый торс. Даже роскошный. Сухощавый, тренированный, жилы и мышцы. Ничего лишнего.
А я в мятом домашнем платье крепко обвивала шею эльфа руками.
Смущение затопило изнутри. Ноздри щекотал мягкий травяной запах. Никогда. Никогда я не была так близко… ни с одним мужчиной.
— Можешь потыкать пальцем. А лучше погладить, — почти не разжимая губ, заявил Ллиошэс Норитэли.
И ухмыльнулся.
— Сладкого утра, моя очаровательная жена…
Его глаза вспыхнули золотым отсветом, мужчина как-то по-кошачьи грациозно изогнулся, сел, придерживая меня у себя на груди, а потом – накрыл губы поцелуем.
Он не оставлял времени на раздумья. Он знал, чего хочет – и к этому стремился, а я таяла, как та самая сосулька на солнце. Таяла, летела ввысь, плавилась податливым воском в его руках. Всхлипывала от восторга, когда твердые уверенные губы ласково прокладывали дорожку от шеи к плечу.
Когда руки легли на талию, и поползла ткань платья…
Потом – когда в первых оранжевых лучах все искрилось, разлеталось на мельчайшие брызги пьянящего восторга, рассказывало историю таинства, соединения, сплетения душ и тел – потом я потеряла себя. Себя прежнюю. Рассыпались прахом обиды, ушла глупая заносчивость, исчезло стремление понравиться всем, отыскать выдуманные изъяны и испепелить их.
Внешность… как много она имеет значения для живых существ, людей и нелюдей. И я не могу не признать, что все же, в какой-то степени, она важна. Тело – зеркало души. Но на одной внешности счастья не построишь. И ни одна внешность порой не поможет тебе быть любимой, если ты не изменишь в себе что-то сама.
— Люблю тебя, — шептала я, атакуя острое ухо.
Вслушиваясь в чужой стон, как в музыку сфер. Обхватывая сильные плечи.
Не помню, сколько длилось это обоюдное безумство. Только помню, что в какой-то момент обнаружила себя в кольце крепких объятий.
— Моя Дайана… — горячие губы коснулись виска, — платье посмотри перед балом, обязательно. И да, с Ашарисом все в порядке. Его героически спасла твоя подруга. Которая Маруна. Вынужден тебя оставить через час, но, пока этот час у нас есть…
Мужчина поднялся. Я залюбовалась, едва не выпав из реальности. С него бы картину писать…
Ни капли не стесняясь, муж нагнулся, собирая с кресла свои вещи, и начал медленно одеваться. Косит на меня хитрым эльфийским глазом. Я облизнула пересохшие губы, чувствуя, как пылают щеки и бьется сердце.
И рождается в нем настолько безграничное, всеобъемлющее счастье, что в комнате резко холодает и ползет по полу изморозь…
— Рад, что настолько нравлюсь тебе, Дана, — я как завороженная смотрела на улыбку, пляшущую на правильных тонких губах, на едва заметные лучики, разбежавшиеся от уголков глаз.
