class="p1">Хэла всхлипнула и уткнулась в него, обнимая, даже больше хватаясь отчаянно, потому что не верила, правда не верила, что счастлива, что Рэтар такой вот невероятный, такой удивительный…
— Слышишь? — ещё раз спросил феран, тихо прошептав вопрос ей в ухо.
Кажется она прошептала “хорошо”, кажется ей стало намного легче оттого, что он это узнал и вообще это сказал.
— Я люблю тебя, — кажется прошептала Хэла, проваливаясь в неотвратимо накатывающий тяжёлый пьяный сон.
И кажется Рэтар замер, напрягся, потом прижал её к себе сильнее.
— Я тоже люблю тебя, Хэла, — кажется прошептал он.
Но вполне возможно что всё это было уже просто пьяным бредом её уставшего и измученного сознания.
Милена вообще с трудом понимала, что происходит. Этот пьяный беспредел, который творился вокруг, был очень похож на тот, который случился с ней, когда она только сюда попала. И вот эти песни Хэлы…
Перед обедом серые обнаружили, что Хэла принесла им новых гребней и заколок. Они в счастливом возбуждении разбирали подарки и было так отрадно, что эта девичья черта неизменна видимо во всех мирах.
Но после обеда что-то случилось с Маржи. Она была в слезах и когда девочки захотели спросить, что случилось, убежала от них, а Донна не смогла её догнать и очень из-за этого расстроилась.
А ещё Мила чувствовала невероятное смущение от того, как все девочки на неё смотрели.
Белая ведьма была уверена, что они всё про неё знали. И было отчаянно стыдно, от чего пришлось забиться в самый дальний угол комнаты и стать тихой и максимально неприметной.
И девушка была расстроена тем, что пришлось покинуть комнату Роара. Она бы там поселилась. После всего того безумия, которое происходило с ней пока его не было, Милена была непередаваемо счастлива просто без оглядки и лишних мыслей окунуться в тепло и нежность безгранично любимого ею мужчины.
Рядом с Роаром Милена будто была на своём месте и никогда в своей жизни, ну разве что может в детстве, не испытывала такого уюта.
Хотя порой рвало на части осознание того, что Мила потерянная, бездомная, похищенная, находится в другом чужом опасном и пугающим мире. И невозможно кажется смириться с этим, нельзя принять, что это навсегда.
В такие моменты отчаяния девушка смотрела на серых и Хэлу и не могла понять, как у них получается воспринимать происходящее как должное, что-то обычное и не впадать в истерику, понимая, что дома они не окажутся больше никогда.
Но, когда Милена была рядом с Роаром, эти тяжёлые мысли просто исчезали — словно оказавшись рядом с ним, почувствовав его руки обнимающие её, она принимала реальность происходящего.
Конечно, иногда, лёжа рядом с ним, в минуты, когда не было сна, она пугалась сама себя. Ей было так далеко до знания интимных вопросов, поэтому ей казалось, что она всё надумала. Её мнительность била в набат и Мила чувствовала себя максимально некомфортно, понимая, что реальность рядом с Роаром так же наполнена абсолютным отупением.
И её бесконечно смущала её бездарность в вопросах секса. Она об этом так мало знала. Источником знания были книги и фильмы, но они не могли считаться хорошим пособием. Её опыт был совершенно ничтожен, не давал ей возможности понимать как правильно, что правильно, где… и так далее. А слушать себя Милена просто не умела.
Девушка не вникала в подробности таких вещей, ей всегда было это стыдно.
Она с упоением читала наполненные высокой романтикой книги о Средневековье — рыцари, чистая и светлая любовь, честь. Краснела смотря постельные сцены в кино, даже если смотрела их наедине сама с собой. Хотя пару раз с шокирующим интересом просмотрела несколько порнороликов, но скорее просто из-за какого интереса, а не для применения этого знания на практике.
Её всегда вели. И она может и хотела бы стать смелее, активнее, но там, в прошлой жизни ей просто говорили, что делать. А с Роаром… его руки обнимали, губы целовали, шёпот обжигал — голова Милены становилась пустотой космоса и, кроме стремления к удовлетворению будоражащих и пугающих примитивных потребностей, другого в ней не было.
Милена привыкла к его мягкой властности, приняла как должное, что не надо соображать. А потом он вдруг развернул её к себе лицом, он исцеловал её везде, что захотелось спрятаться и умереть. Это было так невообразимо чудесно и одновременно смущало до того, что она краснела всеми частями своего тела, и да, она такое видимо умела.
А теперь вышла из комнаты, оказалась без него, словно в открытом море и вокруг никого, и берегов нет. И ощущение, что все смотрят на неё и понимают, что к чему, словно в одной комнате с ней и Роаром были, и даже точно всё обо всём знают, никак не отпускало.
И когда внезапно объявилась Хэла, в свойственной ей манере метеоритного дождя, бури, которая всех с собой уносила, Милена сидела в своём углу и слушала, как переговариваются тихо между собой серые и прям была уверена, что говорят про неё. Но с приходом чёрной ведьмы они унеслись следом в вакханалию — пьяную и сумасшедшую.
Милена не хотела пить, но нервы сдали, и после первого глотка, разлившегося по телу тепла, голова стала сразу такая лёгкая, мысли кончились. После второй стало ещё лучше, и попытки не тянуть из всех чувства развалились в пыль, и эта беда Маржи… до истерики.
Ведь Маржи так сильно любила Гира, а тот так любил её. Это было так несправедливо, так обидно было, что Милена с горя пошла по третьей и всё. Она уплыла.
И уже песни родные, замечательные, и петь сразу их научилась — Короля и шута она гарланила с Хэлой радостно, уже ни о чём не думая. Спели “В Питере пить” и, твою ж мать, как охрененно! Все эти заморочки в голове стали ненужными и пустыми.
На мгновение сев отдышаться, Милена увидела Куну, которая к невообразимому удивлению, или это белая просто перепила с непривычки, в уголочке обнималась с Элгором. Ведьма какое-то время сидела уставившись на них, пока её не пнула Хэла, покачав головой, мол нельзя, детка, так на людей пялиться.
А уж когда чёрная ведьма запела “Я свободен”, то Милена перестала вообще что-либо соображать. И допев песню поняла, что уставилась на Роара, который стоял у стены и тоже пил, но на вид самой Милы был трезв и, мамочки, за митаром стоял феран.
И вот уж кто
