— Терпеть — неправильный глагол, — ответил он, смягчившись, — я вернулся в город в основном потому, что изрядно напортачил в предыдущем. Хотелось сменить обстановку, знаешь.
— Вау, — Люся с любопытством подалась вперед, — что же ты натворил, зайчик?
— Ну, я был моложе. Задиристее. Неуживчивее.
— Ах вот как, — усмехнулась она. — То есть мне досталась более зрелая и приятная версия тебя?
— Что-то вроде того, — Ветров жевал пончик, задумчиво глядя на Люсю. — Я переругался со всеми, с кем только мог. С прокурором. С начальниками видовой и гражданской полиции, главой следственного комитета. Я уж думал, что вот-вот вообще вылечу из органов, когда явился твой Китаев. Он предложил мне хороший пост, гораздо более крутой, чем я когда-либо рассчитывал. А взамен попросил позаботиться о твоей безопасности. Он даже не пытался особо скрывать характер ваших отношений, там только дурак бы не догадался. Людмила Осокина, журналист. Я помнил это имя еще с тех времен, когда ждал суда. Я погуглил тебя и выяснил, что ты сделала на проблемах моей семьи неплохую карьеру. Понятно стало и то, что за всеми неприятностями пятнадцатилетней давности стоял старинный друг нашей семьи, Олег Степанович Китаев. Очень интригующий расклад.
— Тебе захотелось вендетты? — спросила Люся, которой стало не по себе от этого разговора. — Вернуться, как граф Монте-Кристо, и покарать тех, кто поспособствовал твоему заключению?
— Отчасти, — спокойно подтвердил Ветров. — А отчасти мне не хотелось сообщать бабушке, что меня выперли со службы. Да и начинать все сначала в тридцать пять лет было как-то стремно.
— Вот только не прибедняйся. Ты же папочкин наследник, зачем тебе вообще понадобилась служба в полиции.
— Я вырос при деньгах, — заметил он равнодушно, — в том смысле, что они всегда просто были. Может, поэтому я к ним особо не стремлюсь. Машка — да, она с энтузиазмом занимается бизнесом, так что папочкина наследница у нас она. Когда я вышел из тюрьмы, мне хотелось сохранить максимальную дистанцию с семьей. Бабушка постоянно давила, у нее только черное и белое, никаких полутонов. Они с дедом были такими правильными, аж зубы сводило. Она — домовик-педагог, он — яг при погонах. Классика добропорядочности. Отец, наоборот, все время в серой зоне, всегда на самой грани между «законно» и «незаконно», с ним никогда не ясно, как далеко он зашел или готов зайти. Мне хотелось более безопасной жизни, чтобы границы не были так размыты. Если бы не срок, то, может, я проще бы относился ко всем этим махинациям. Но, отсидев, я пообещал себе, что ни за что туда не попаду снова. А значит, надо было держаться от отцовского бизнеса как можно дальше. Что мне и удавалось много лет.
— А потом ты вернулся.
— Ага. Отец обрадовался моему назначению даже больше, чем я сам. И сразу начал выставлять требования: приглядеть за клубом, разобраться с птицефабрикой, где санэпиднадзор выявил нарушения, ну и все в таком роде. В конце концов я перестал отвечать на звонки, а отец забрасывал меня сообщениями о моей черной неблагодарности. «Всем, что у тебя есть, ты обязан мне». «Деньги не растут на деревьях». «Хочешь нормально жить, надо потрудиться». Он даже регулярно угрожал мне — мол, если я буду упрямиться, то он добьется моего увольнения.
— Руки у него коротки, — буркнула Люся со злостью на Ветрова-старшего, которую вовсе не собиралась демонстрировать Паше.
Он немедленно впился в эту интонацию, как клещ.
— Что у вас произошло тем вечером, когда мы взяли Лихова? — быстро спросил он. — Отец улетел из города первым же рейсом. Я говорю себе, что это никак с тобой не связано, но меня терзают сомнения.
Люся улыбнулась.
Великий Морж обещал выставить Ветрова-старшего из города — и Великий Морж выставил его из города.
Хоть что-то в этом мире остается стабильным.
Олег держит свое слово.
Сама Люся все еще не могла для себя сформулировать, что же именно у них произошло с Ветровым-старшим. Их отношения всегда были такими — он ее запугивал, а она держала удар.
Поэтому она не собиралась ябедничать Паше — ну, по крайней мере пока сама не разберется, что к чему.
— Все как обычно, — ответила она небрежно. — Ну, ты знаешь. «Девочка моя, ты же не думаешь, что у моего сына ты единственная», все в таком духе.
— А что ты думаешь?
— О чем? — Люся, погрузившись в размышления о Ветрове-старшем, потеряла нить беседы.
Паша скорчил гримасу со смесью досады и насмешки.
— Хотелось бы, чтоб хоть иногда — обо мне, — сказал он саркастически, — но, видимо, для этого нужно вставать в очередь.
— Я много думаю о тебе, — обиделась Люся, — не то чтобы прямо все время и целенаправленно, но фоново ты всегда где-то в моей голове.
— Фоново? Спасибо и на этом, моя дорогая.
Люсе было неловко от едкой иронии в его голосе, как будто он ее в чем-то обвинял и побуждал оправдываться.
Она терпеть не могла эти его ползучие пассивно-агрессивные намеки.
— Пожалуйста, — широко улыбнулась Люся, не собираясь поддаваться. — Так как ты мне собирался мстить? Или еще собираешься? Есть определенные планы?
Ветров наклонился вперед и вдруг легко щелкнул ее по носу.
— Бесишь, — сообщил он. — Во-первых, если кому-то и мстить, то Китаеву. Ты так, мелкая сошка. Но он вроде как на твоей стороне, и развязывать с ним войну уже поздно и глупо. Во-вторых, мне нравится, с какой убежденностью в своей правоте ты утверждаешь, что во всем виноват я один. В этом что-то есть.
— Что, например?
— Например, то, что во всем действительно виноват я один. Неприятно, когда не на кого спустить всех собак, но это освобождает. Я знаю, что не идеален, ты знаешь это тоже, и все-таки вот они мы. Лопаем пончики на завтрак, потому что неуемная энергия моей бабули выставила нас из дома.
— Неправда. Ты вытащил меня из дома, чтобы растормошить. Нина Петровна тут ни при чем. Но сказать тебе кое-что? — Люся придвинулась к Паше ближе, взяла его за руку. — Я люблю, когда мне не на кого спускать всех собак и когда в моих ошибках виновата я одна. Это означает, что и мои успехи принадлежат тоже мне. Означает, что все в моей в жизни — результат моих собственных решений, плохие они или хорошие.
— Это работает только тогда, когда тебе нравится твоя жизнь, — сказал он, поцеловав ее.
— А тебе твоя не нравится?
— Зависит от того, выставишь ли ты меня из своего дома — кажется, теперь можешь себе позволить, — вкрадчиво произнес он.
От неожиданности Люся сцапала и съела еще один пончик, хотя и была уже вполне сыта.
— Блин, — пробормотала она. — Я вообще об этом не думала. Ты хочешь и дальше жить со мной?
— Мне нравится жить с тобой, — просто ответил он.
Люся прищурилась, разглядывая ветровский профиль.
Расслабленный и в то же время напряженный. Так кошка дремлет на солнышке и вполглаза следит за воробьем, готовая в любую секунду сорваться с места и сожрать птичку.
Уж не думает ли он, что Люся выставит его вон?
По крайней мере, его хоть не смущает, что квартира куплена Китаевым. Привычка к деньгам — ты не заморачиваешься из-за таких пустяков.
Несколько миллионов туда, несколько миллионов сюда.
Интересно, Ветров-папа отлучил все-таки Пашу от семейной кормушки или тот кривит морду, но регулярно получает деньги на счет?
Люди горазды не видеть бревен в своих глазах.
Паша прав — никто из них не идеален, но вот же они: лопают пончики на завтрак.
— Раньше я любила свою квартиру больше всего на свете, даже больше редакции, — призналась Люся. — Хотя в свое время мне понадобилось много сил, чтобы выкупить под нее помещение. Это же самый центр города, историческое здание, ценник был действительно конским. Но редакция принадлежит не только мне, но и всем, кто там работает. У меня нет крепостных замашек, что бы ни думала на этот счет моя секретарша. А вот квартира была моей тихой гаванью, где меня никто не беспокоил. Я возвращалась туда и думала: господи, какое счастье! Вот дверь, которую я могу запереть. Вот кровать, на которую я могу лечь.
