Ознакомительная версия.
Поначалу память возвращалась урывками, ненадолго. Воспоминания под воздействием иномирной заразы исчезали, как карандашный набросок под нажимом ластика. Иногда — клочками, вырванными из сознания эпизодами, иногда — полностью. «Когда такое происходит, — говорил Сильвен, — сосредоточься на том, что позволяет чувствовать себя человеком. Ставь якорь, который сможет тебя удержать».
Первые осознанные возвращения были отмечены отчаянной, дикой болью, холодом окружающего его металла и слабостью, от которой Риган сразу отключался, но с каждым последующим пробуждением становилось чуточку проще. Когда теряешься в собственном разуме, все, что тебе остается, — ориентироваться по внутреннему компасу. Его держали прикосновения, запахи, память тела. Все это замкнулось в чертовом куске металла, единственном напоминании, что возвращало к ней, поэтому подвеска снова перекочевала к нему. Что бы ни случилось, Агнессу Риган забывать не хотел.
Он обрадовался, когда узнал, что Уварова вернулась в Лондон. Лишь наедине с приступами невыносимой боли и чужеродной дрянью накатывала безнадежность. Тогда он отчаянно желал, чтобы она была рядом. Сама мысль о том, чтобы просто сжать ее руку, представлялась долгожданным избавлением, но замешательство истерзанного приступом человека сменялось отрешенностью смирения. Риган понимал, какую угрозу представляет, и меньше всего на свете хотел бы подвергать ее опасности.
Он понемногу привыкал к новому себе, и все это время Сильвен был рядом. Утром или вечером, днем или ночью, первое, что Риган видел, выплывая из забытья, — его уставшую физиономию и сплетения сосудов на его руках. Лекарь выложился на полную, буквально за уши вытащил его из дерьма, в которое он угодил стараниями правнучки Дюпона.
Монстра натворила дел: уничтожила достаточно древних знаний, которые после разбора завалов уже не подлежали восстановлению, несмотря на все защитные пропитки алхимиков древности. Не признать, что Мила Аверс почти уделала их, было нельзя. Догадайся они, какова ее истинная цель, — не подпустили бы к Городу на пушечный выстрел и сразу отправили бы к праотцам во избежание, но игру она провела достойно. Заставила их считать, что на древние летописи у нее далеко идущие планы, подвела к тому, что ее можно схватить только под пластами металла, и они купились, как младенцы. Большая часть библиотеки уцелела лишь потому, что он вовремя свернул ей шею. Неизвестным оставалось только одно: зачем она собирала пробужденных. Возможно, это тоже был обходной маневр.
Ее смерть Риган помнил нечетко, ощущениями сидящего в нем чужого. Существо не испытывало удовлетворения, оно убивало всех, кого считало угрозой. Агнессе здорово повезло, что оглушенный незнакомыми впечатлениями паразит в тот миг подчинялся его памяти и чувствам. Сильвен говорил, что симбиоз — дело непростое, что оно никогда не уступит целиком, но были и хорошие новости — после закрытия Разлома долго эта гадость не протянет.
Выходить на улицу приходилось только в полностью закрытой одежде. Когда случалось быть на виду, на помощь приходили иллюзии. Иногда Ригана подмывало сбросить маску и насладиться страхом разбегающихся людей, но он этого так ни разу и не сделал. То ли не было подходящего настроения, то ли в Коридоре Смерти вместе с ним здорово пострадало чувство юмора. По поводу внешности Сильвен уверял, что в течение полугода станет попроще, на что Риган мрачно отвечал, что к тому времени он уже привыкнет ходить в перчатках, куртке с капюшоном и в водолазках с высокими воротниками.
Лекарь учил его всему, через что прошел сам: не сопротивляться, а держаться за то, что делает тебя живым. Не убегать, а встречать лицом к лицу. Принять иное как часть себя, но не позволять ему руководить. Он рассказал, что не сошел с ума только благодаря одной женщине, которая помогла ему пройти через все и вернуться. Говорил, что стоит найти Агнессу — рядом с ней справляться будет проще. Перед тем как его отпустить, Сильвен взял с него слово, что он не станет откладывать встречу с Уваровой. Риган пообещал, но в глубине души не был уверен, что готов. Меньше всего ему хотелось, чтобы она увидела его таким.
* * *
Левандовского похоронили в Италии, на камне значилось незнакомое имя и даты, не имеющие к Яну никакого отношения. Могила, на которую никто не придет. Мила бросила ему в лицо, что они считали себя богами, но в существовании измененного дряни было не меньше, чем преимуществ. В частности, одиночество. Погибших во время Чумы хоронили в братских могилах или обращали в прах в крематориях Ордена. Ни о ком из них не осталось ни малейшего упоминания. Сейчас даже мысли об этом не могли выдернуть из пелены безучастия, которое в последние дни стало его постоянным спутником.
Ночь выдалась прохладной. Риган смотрел на надгробие и не шевелился: существо в нем почувствовало приближение Клотильды. Несмотря на ее уговоры, он уехал сразу, как только перестал бросаться на все, что движется. Они снова встретились у могилы — как в начале двадцатого века, когда его сердце истекало кровью на кладбище в Женвилье. Сейчас Риган был вовсе не уверен, что способен чувствовать душевную боль.
— Я догадывалась, что найду тебя здесь.
Риган повернулся, и ее улыбка погасла. Он не мог ее винить: полупрозрачное лицо с сеткой черных сосудов и неестественно светлыми глазами — не самое приятное зрелище. Таиться перед ней он не видел смысла, а больше поблизости никого не было.
— Зачем ты приехала?
— Уварова ищет тебя. Она встречалась с Лорин Бейл, а теперь добралась до Хартстриджа.
Риган снова промолчал. Былое красноречие иссякло, будто кто-то перекрыл кран. Внутри человеческого существа встрепенулась надежда — слабая, едва уловимая, но живая. Увы, ее искры мгновенно гасли и тонули одна за другой в том, что не имело ни цвета, ни запаха, ни звука. В том, что отрицало состояние как таковое. Измененных называли чудовищами, но как назвать нового себя, он не знал. Это было что-то, не поддающееся описанию.
Клотильда смотрела на него со смесью раздражения и беспокойства. Должно быть, ей было слишком непривычно слушать молчание вместо бесконечного потока насмешек и намеков.
— Эванс, разберись с личной жизнью. Уварова со своей настырностью может влипнуть в очередную историю. Шеппард пытался с ней поговорить, но…
— Какая жалость… — Впервые за долгое время Риган улыбнулся.
Когда Агнесса впервые вошла в его кабинет в Эванс-Холле, он увидел просто современную пробивную дамочку, которой не терпится раскрыть секрет старинного украшения. И только позже разглядел за настойчивостью внутреннюю силу, ведущую ее по жизни. Силу и любовь к близким. Нет ничего удивительного, если она заявится к Дариану и попросит его лично помочь с поисками.
Ознакомительная версия.
