— Значит, того, о чем ты говоришь, — подытоживаю я, — мне никогда не узнать полностью.
— Да, — кивает Ксандер. — Ты всегда будешь удивляться.
— Удивляться — это нормально, — говорю я. Кроме слов на микрокарте, это последнее, что дедушка сказал мне, прежде чем умер. Он подарил мне стихи. И он сказал мне, что удивляться — это нормально. Значит, это здорово, что я не знала, строкам какого стиха я должна была следовать. Может, этого он и добивался. Это нормально, что я не могу выяснить сразу все здесь и сейчас.
— А может, это просто ты, — говорит Ксандер. Кажется, он улыбается. — Ты всегда была человеком с сильным характером.
Элай присоединился к танцу Кая и маленькой девочки. Взявшись на руки, они хохочут, и отблески огня переливаются на крыльях девочки. Она напоминает мне Инди — ее самозабвенные движения, ее волосы, окрашенные огнем в красный цвет. Как хочется, чтобы Инди была здесь, думаю я, и мой отец и все, кого мы потеряли.
Мы с Ксандером заканчиваем наш танец. Мы стоим так близко друг другу, и в то же время окружены пляшущими людьми. — Помнишь, в городке, — говорит Ксандер, — я спросил тебя: если бы мы могли выбирать, ты бы когда-нибудь выбрала меня?
— Помню, — говорю я. — Я ответила тебе, что выбрала бы.
— Да. Но мы не можем повернуть время вспять.
— Нет, — соглашаюсь я.
Путешествия Ксандера происходили в окруженных стенами комнатах и длинных коридора, заполненных больными, когда он работал с Лей. Когда я снова увидела его на воздушном корабле Лоцмана, Ксандер уже побывал в тех местах, куда я никогда не попаду, и стал другим человеком. Но я не увидела этого. Я верила в его неизменность, он был как камень, в лучшем смысле этого слова, твердый и надежный, что-то и кто-то, на кого всегда можно положиться. Но, оказывается, он такой же, как и все мы: легкий как воздух, изменчивый как клочья облаков на солнце, красивый и мимолетный, и если я когда-то действительно удерживала его, то сейчас все закончилось.
— Ксандер, — говорю я, и он обнимает меня крепко-крепко, в последний раз.
Корабли взмывают в небо, темнеющее на фоне звезд. Костер догорает, некоторые жители, в основном, беженцы из Каньона, решили остаться в горах.
Ксандер улетел в земли, названные Иными, земли столь далекие, что я не уверена, вернется ли он когда-нибудь.
Звук такой, будто тысячи птиц одновременно захлопали крыльями в воздухе, но это всего лишь корабли, летящие над моей головой. В самую последнюю минуту я осознал, что не могу лететь с ними в Иные земли. Но так же я не смогу заставить себя вернуться в Камас. Я застыл между двух огней, как и всегда.
Наступает утро. Я взбираюсь вверх к ручью, протекающему рядом с тем полем, где мы с Окером выкапывали камассию, обхожу деревню стороной, чтобы не пришлось ни с кем разговаривать. Позже я вернусь и спрошу, нужна ли моя помощь: возможно, я смогу работать в старой лаборатории Окера.
Корни деревьев, растущих на берегу ручья, свисают прямо в воду, тонкие и красноватые. Я и не догадывался, что корни могут быть такого оттенка.
А потом замечаю более длинный проблеск красного. И еще один. И еще. Выглядят они отвратительно — странные челюсти, круглые глаза, — но цвет их восхитителен.
Те самые красные нерки, о которой рассказывала Лей. Наконец-то я их увидел.
В горле у меня запершило, глаза заболели. Я спускаюсь ближе к воде.
И тут слышу шорох за спиной. Я оборачиваюсь, изображая на лице усмешку, готовый к разговору с любым поселенцем, забредшим сюда.
— Ксандер, — говорит она.
Лей.
— Они вернулись? — спрашивает она меня. — Красные нерки?
— Да, — киваю я.
— Я не знала, что ты будешь здесь. Я не заметила тебя среди пассажиров, улетавших в Камас.
— А мы и не должны были оказаться на одном корабле, — отвечаю я. — Я собирался лететь в Иные земли.
— Я тоже. Но не решилась.
— Почему нет? — интересуюсь я. Не знаю, на какой ответ я надеялся, но мое сердце быстрее забилось в груди, а в ушах застучало, будто зашумел быстрый ручей или флотилия кораблей взмыла в небо.
Она не отвечает, смотрит прямо на ручей. Ну, конечно. Рыбы.
— Почему они все плывут в одно и то же место? — спрашиваю я.
— Чтобы найти друг друга, — ее глаза встречаются с моими. — Мы часто приходили к реке, вдвоем, — говорит Лей. — Он был немного похож на тебя. У него были глубокие синие глаза.
Шум в ушах стихает. Становится очень тихо. Она вернулась, потому что не смогла покинуть тот край, где они когда-то жили. И я тут вовсе не причем.
Я прочищаю горло. — Ты сказала, что эти рыбы становятся синими в море, — говорю я. — Будто совершенно другой вид.
— И да, и нет, — отвечает она. — Они изменились сами. А нам позволили измениться. — Она ведет себя очень ласково со мной. Ее голос нежен.
А затем именно Лей сокращает расстояние, она придвигается ко мне.
Мне хочется сказать что-то такое, чего я никогда не говорил раньше, и не сказал бы Кассии, такими словами, как всегда предполагал: — Я люблю тебя. Я знаю, что ты по-прежнему любишь другого, но…
— Я люблю тебя, — говорит она.
Ничего не исчезает в один миг. Она любила кого-то раньше, и я любил. Общество и Восстание и весь мир все еще там, снаружи, окружают и давят на нас. Но Лей сдерживает их поодаль. Она отбила достаточно места для нас двоих, даже если любое Общество или Восстание прикажет иначе. Она проделывала это и раньше. И самая замечательная вещь заключается в том, что она не боится сделать это снова. Когда мы влюбляемся в первый раз, мы не знаем ничего. Мы рискуем гораздо меньше, чем когда собираемся влюбиться снова.
В первой влюбленности есть нечто особенное.
Но ощущения становятся гораздо приятнее, когда я обнаруживаю, что стою на твердой земле, и кто-то держится за меня, и рассчитывает на мою помощь, и я делаю то же самое для нее.
— Помнишь, я рассказывала тебе одну историю? — спрашивает Лей. — О женщине-Лоцмане и ее возлюбленном?
— Да.
— Как ты думаешь, кто из них проявил больше храбрости? Лоцман, которая отпустила его, или мужчина, которому пришлось начать новую жизнь в новом неизвестном мире?
— Они оба были храбрецами, — высказываю я свое мнение.
Ее глаза оказываются на одном уровне с моими. Я вижу, как она закрывает их и склоняется ко мне: как раз когда мои губы встречаются с ее губами.
Мы с Каем стоим на верхней ступеньке Сити-Холла в Камасе, держимся за руки и щуримся от яркого света последнего летнего дня. Никто не замечает нас. Каждый занят своими мыслями, поднимаясь по лестнице мэрии. Кто-то выглядит нерешительно, другие пребывают в волнении.
