Несколько секунд спустя он пришел в себя — и понял, как далеко зашел.
Он напал на Ашерона.
Эта мысль отрезвила его. Эш прав. Если он не успокоится, не возьмет себя в руки, то навлечет беду на всех Охотников.
На всех своих товарищей.
Глубоко вздохнув, Ашерон освободил его.
— Тейлон, тебе придется принять решение. У Темных Охотников нет жен. У нас не бывает семьи. Мы отвечаем только за себя. Единственные, кого мы охраняем и защищаем, — невинные люди, страдающие от нападений даймонов. Это ты должен четко понять.
— Я понимаю, — прохрипел Тейлон.
Ашерон кивнул. Серебристые глаза его загадочно блеснули.
— Скажи мне, чего ты хочешь. Хочешь ли, чтобы я попросил Артемиду вернуть твою душу?
Этот вопрос заставил Тейлона задуматься. До сих пор он не сталкивался с подобным выбором. Ни разу за все полторы тысячи лет он не осмеливался и мечтать о том, чтобы Нинья к нему вернулась.
Чтобы она...
Он скривился и прикрыл глаза, словно от боли.
Нинья к нему не вернулась. Ашерон прав.
Нинья умерла.
Та женщина, что ждет его в хижине, — не его умершая жена.
Это Саншайн. Его живая возлюбленная, пылкая, храбрая и любящая.
У нее душа его жены, но все же она — совсем другая женщина. Женщина, без которой он не сможет жить.
А жить с ней — не осмелится.
Тейлону казалось, что сердце его пилят тупым ножом. И все же... Саншайн — обычная смертная. Рано или поздно она о нем забудет и вернется к своей обычной жизни. Быть может, встретит человека, с которым сможет быть счастлива.
Эта мысль ранила больнее острой стали, но Тейлон понимал, что в этом и есть единственный выход.
Он ее потеряет — так или иначе. Значит, стоит дать ей шанс обрести счастье, которое не обернется для нее гибелью.
— Нет, — тихо ответил Тейлон. — Я не хочу возвращать себе душу, зная, что после этого на Саншайн обрушится гнев Камула. Свобода такой ценой мне не нужна.
— Ты уверен?
Он кивнул. Затем покачал головой.
— Если честно, Ящер, — я уже ни в чем не уверен. — Он поднял взгляд на Ашерона. — Скажи, ты когда-нибудь любил?
Ашерон стоически выдержал его взгляд, но на вопрос, разумеется, не ответил.
— Знаешь, есть две вещи в жизни, которые изменяются постоянно, хотя людям кажутся неизменными. Это любовь — и сама жизнь. Если ты действительно любишь эту женщину, если веришь ей, — почему бы не попробовать?
— Но, если я ее потеряю...
— Всего лишь «если», кельт. Точно мы знаем одно: не попытаешься — потеряешь ее наверняка.
— Но если я от нее откажусь, по крайней мере, она будет жить!
— Так же, как жил ты после смерти Ниньи?
— Не смей так говорить!
— Я клялся сражаться с даймонами, но не клялся щадить твои чувства. — Ашерон устало вздохнул. — Знаешь, много столетий назад один мудрый китаец сказал мне: «Тот, кто позволяет страху управлять собой, становится рабом своего страха».
— Конфуций?
— Нет, его звали Мин Квань. Он был рыбаком и готовил, как мне говорили, лучшее в Китае цзунцзы[36].
Тейлон нахмурился: Ашерон постоянно удивлял его неожиданными ответами.
— Ты странный человек, Ашерон Партенопей. Но скажи мне, что бы ты сделал на моем месте?
Ашерон скрестил руки на груди.
— Я, Тейлон, не претендую ни на чье место, кроме своего собственного. И не собираюсь отвечать за последствия твоих поступков. Думай сам, решай сам.
Тейлон вздохнул.
— Возможно ли сразиться с богом и победить?
Серебристые глаза Ашерона потускнели. Тейлон с любопытством наблюдал за ним: он почувствовал, что своим вопросом задел какие-то струны из прошлого атлантийца. Какие-то давние воспоминания — и, судя по всему, не слишком приятные.
— Боги, как греческие, так и кельтские, очень похожи на людей. Они тоже совершают ошибки. Иногда их ошибки идут нам во благо, иногда — во зло.
— Теперь ты говоришь, как оракул.
— Тебя это пугает?
— Нет, просто чертовски злит!
Тейлон повернулся, собираясь уйти.
— Тейлон!
Он остановился и обернулся к Ашерону.
— Отвечаю на твой вопрос: да, битву с богом можно выиграть. Но гораздо проще с ним договориться.
По тону Ашерона Тейлон догадался: атлантиец судит по собственному опыту.
— Как договариваться с богом, единственное желание которого — добиться, чтобы я страдал целую вечность?
— Очень осторожно, брат мой. Очень осторожно. — Ашерон устремил невидящий взгляд вдаль, во тьму болот. — Знаешь, мне кажется, ты упускаешь из виду нечто важное.
— Что ты имеешь в виду?
— Очень немногим из нас дается возможность вернуть утраченное. Если Нинья к тебе вернулась, — возможно, на то была причина.
Он обернулся к дверям:
— Мой телефон ты знаешь, кельт. Если передумаешь насчет своей души, — позвони. Но принять решение ты должен быстро. Завтра Карнавал, и ты мне нужен — с ясной головой и трезвым рассудком.
— Почему мне ты предлагаешь выбирать, а Кириану не предлагал? Ведь его душу ты выпросил у Артемиды и передал Аманде даже без его ведома!
Ашерон пожал плечами:
— Да потому что у Кириана не было выбора. Если бы к нему не вернулась душа, он стал бы жертвой Дезидерия. Но у тебя, Тейлон, иной случай: отсутствие души не ставит под угрозу твою жизнь — лишь твое сердце. Жить без сердца ты можешь, ты уже в этом убедился. Вот только захочешь ли?
Порой Тейлон мечтал, чтобы Ашерон был таким, каким выглядит, — зеленым двадцатилетним юнцом, а не мудрецом, которому сто десять веков от роду.
Например, сейчас.
— Саншайн я заберу с собой в город.
— Нет, — машинально ответил Тейлон. — Она останется здесь, я должен ее защищать.
— Это не обсуждается, кельт. Тебе нужно остаться одному и спокойно все обдумать. Завтра ты должен выйти на охоту со свежей головой и холодным сердцем.
Тейлон начал было спорить, но сообразил, что Эш все-таки прав.
Так или иначе, им придется расстаться. Почему бы не сейчас?
Лучше не затягивать — так будет проще для них обоих.
Что-то не так! — поняла Саншайн, едва Тейлон переступил порог.
Лицо его было таким, словно он увидел призрака; глаза — черны и непроницаемы, как самая темная ночь.
— Что случилось? — спросила она.
— Ашерон приехал. Он отвезет тебя домой, — ответил он бесстрастным голосом, от которого у нее сжалось сердце.
— Понятно. И ты... согласился?
— Да. Думаю, так будет лучше.
— Понятно, — упавшим голосом повторила Саншайн. Она сама не ожидала, что это известие так ее поразит.
Онемевшими руками девушка принялась собирать вещи. Ей казалось, что она умирает.
