Тейлон не мог видеть ее такой. Сердце его разрывалось: хотелось схватить ее в охапку и унести в какое-нибудь безопасное место, где их никто никогда не найдет...
Вот только нет на свете такого места.
От бога не спрячешься. Рано или поздно Камул найдет их — и она умрет.
Саншайн потянулась за рюкзаком. Он поспешно поднял его с пола и протянул ей:
— Держи.
Саншайн кивнула: глаза ее блестели от слез.
— Спасибо тебе, Тейлон, — дрогнувшим голосом произнесла она. — Мы еще увидимся?
Тейлон бросил взгляд на стоящего у дверей Эша: тот поднял бровь, словно тоже ожидал ответа.
— Нет, — медленно ответил Тейлон.
Саншайн попыталась что-то сказать, но не смогла, — вместо этого повернулась к Ашерону.
— Я готова.
Эш отступил, пропуская ее к катамарану.
— Кельт, — проговорил он, — если передумаешь, — позвони.
Тейлон кивнул.
Окаменев от боли, он наблюдал, как Саншайн садится на пассажирское сиденье и пристегивается. Эш завел мотор, и катамаран устремился во тьму.
Все кончено.
Она ушла.
Я — Тьма. Я — Тень.
Я — Повелитель ночи.
Я один стою между человечеством и теми, кто хочет его уничтожить. Я — Хранитель.
Я — Страж, лишенный души.
Не человек, не аполлит, я существую за пределами Жизни и Смерти.
Я — Темный Охотник.
И я вечен... если только на моем пути не встретится чистое сердце, незнакомое с предательством. Сердце, чьи вера и отвага вернут мне душу и выведет меня к свету.
Если бы не Камул...
«Очень немногим из нас дается возможность вернуть утраченное. Если Нинья к тебе вернулась, возможно, на то есть причина».
Тейлон, с трудом сдерживая эмоции, вернулся в хижину и захлопнул за собой дверь.
Без Саншайн его жилище опустело и казалось заброшенным. Девушка наполняла его дом счастьем. И, что еще важнее, — наполняла счастьем его самого.
Взгляд его упал на розовую косметичку на столе. Забыла — как и расческу, и ленты для кос.
Бедная Саншайн, вечно она все забывает.
— Спейрр!
Он резко обернулся.
— Сиара? Ты тоже пришла, чтобы меня осудить?
— Nae, brathair. Просто хочу поговорить с тобой.
— О чем?
Она потянулась к нему, но уронила руку, вспомнив, что не может его коснуться.
— Хочу попрощаться. Бог Бран снова предложил мне пройти перерождение, и я согласилась.
При этих словах Тейлону показалось, что из его легких разом выкачали весь воздух.
Он не мог шевельнуться.
Не мог вздохнуть.
Сиара тоже его покинет?!
Nae! — рвался крик из его груди.
Она не может уйти! Только не сейчас! Ведь она — единственное утешение, которое еще осталось у него!
Но он знал, что никогда не скажет об этом сестре.
Ни словом, ни взглядом не даст понять, как она ему нужна.
Ведь она все бросит, от всего откажется и останется с ним!
А он не вправе лишать ее будущего. Лишать жизни.
— Почему же на этот раз ты решила согласиться? — спросил он, стараясь, чтобы голос его звучал спокойно и ровно.
— Настало время, Спейрр. Я хочу прожить жизнь, которую у меня так рано отняли. Хочу обрести все, чего лишилась. Любовь. Детей. Даже работу и дом в кредит.
В ответ на ее попытку пошутить он не смог даже улыбнуться. Свирепая, всепоглощающая боль пожирала его заживо.
Но сердцем он понимал: Сиара права. Настало время восстановить справедливость: она должна вернуть себе то, чего лишила ее людская жестокость много столетий назад.
Она это заслужила. Разве он не желал ей счастья? И теперь, когда она готова обрести его, — не встанет у нее на пути.
— Я буду скучать по тебе.
— И я по тебе,brathair.
Он с трудом растянул непослушные губы в улыбку:
— Желаю тебе всего самого лучшего,lurach. Пусть у тебя будет все, чего ты хочешь. Мое сердце — с тобой.
— Знаю, Спейрр. Я тоже тебя люблю. И ни за что бы тебя не покинула, но ведь теперь у тебя есть Нинья, и ты больше не одинок.
Ты не знаешь... и не узнаешь.
Он стоически кивнул:
— Я всегда буду помнить о тебе, Сиара.
Она печально вздохнула:
— Мне пора. Прощай, Спейрр.
Тейлон не смог ответить «прощай». Язык отказывался выговорить это слово. Как будто, пока оно не сказано, еще оставалась какая-то призрачная надежда.
Как он хотел проснуться — и увидеть, что все это было просто дурным сном!
Но это не сон. Все это происходит на самом деле.
Саншайн ушла.
Теперь уходит и Сиара.
Никого не осталось.
Словно окаменев, смотрел он, как Сиара медленно растворяется в воздухе.
А когда она исчезла, Тейлон рухнул на пол и позволил себе то, чего не делал со дня похорон Ниньи.
Зарыдал.
Он оплакивал своего отца, павшего под мечами саксов, пока маленький Спейрр охранял в тайном убежище мать и сестер.
Оплакивал мать и сестру, на его глазах умерших от черной оспы. В то время он целыми днями работал на Гару, жестокую старуху, находившую удовольствие в его мучениях, а ночами ухаживал за сестрами и больной матерью.
Он вспоминал Сиару — безутешно плачущую кроху у него на руках. Вспоминал, как после смерти матери Гара выставила их за порог — в темную морозную ночь.
Тогда мела метель, и единственное, о чем он молил богов, — чтобы сестра выжила.
Она была всем, что у него осталось.
Он нес ее, безутешно плачущую, сквозь ветер и снег, бьющий в лицо. Много миль по заснеженной пустыне прошел он, чтобы добраться до родины своей матери.
Ради своей сестры он умолял жестоких воинов о пощаде, унижался перед ними, безропотно позволил избить себя до полусмерти.
Только ради нее. Никогда и ничего он не просил для себя.
Пока не встретил Нинью.
Она подарила ему счастье, а потом, по собственной глупости, он ее потерял.
Навсегда. Никогда больше им не быть вместе.
Я — одиночество.
Я — вечная скорбь.
Тейлон взревел от ярости.
Вдруг что-то привлекло его внимание. Из-под края матраса виднелся лист бумаги — или, быть может, даже несколько листов.
Он бросился туда.
Сердце его замерло, а потом гулко заколотилось в груди.
Это оставила для него Саншайн. Три картины — три пейзажа, запечатлевших его хижину, причал и вид на болото в солнечный полуденный час.
Тейлон долго смотрел на яркие, сияющие краски дня, любовно и искусно воспроизведенные на бумаге.
