значения! Его жизнь аквариумной рыбки по сути никого не волновала. Я почувствовала, как хочется мне наорать на этого слабого и без преувеличения дряхлого человека, и стиснула зубы.
Не надо. Не сейчас. Не так.
— Тогда что?
— Скорее… некая нежелательная и опасная особенность. Она есть в нём, но может проявиться лишь без свидетелей, одним словом, я не хотел бы… Молодость падка на загадки, на романтичный и глупый флёр избранности, исключительности, уникальности. Не все из загадок следует решать. Я не хотел, чтобы Тельман знал, пока он был маленьким… юным… А потом он вырос, но так и не стал тем человеком, которому можно доверить такое знание.
— Опасная особенность?..
— Не для него самого, — Вират морщится. — И не для окружающих. Не беспокойся.
— А для кого тогда?!
— Для мира в целом, Крейне. Для Криафара…
Внезапно Вират закашливается. Сначала тихо и глухо, как мне кажется — просто чтобы потянуть время и прервать наш неприятный для него разговор. Потом сильнее. С хрипом, низкими грудными присвистами.
— Вират, вы…? — я вдруг пугаюсь. Слуг поблизости нет, и либо мне бежать за помощью, оставляя отца Тельмана одного, либо что-то делать самой, а что делать — я не знаю! — Воды? Что с вами?
Чёрт, тут ведь и вода так просто нигде не стоит! Где, в какой из матовых разноцветных бутылей — именно вода? И поможет ли она, всё-таки надо было сразу звать на помощь, почему больного правителя не сопровождает повсюду знахарь?
Приступ надсадного лающего кашля не стихает, напротив — мне уже кажется, что Вират синеет и хватается за сердце. Впрочем, дело не в сердце, во всяком случае, не только в нём — старый король просто пытается вытащить что-то из нагрудного кармана. Спустя сотую долю шага он с трудом извлекает длинный, тёмный, дрожащий предмет, словно бы извивающийся в трясущихся пальцах, и, не удерживая, роняет на пол. Я с ужасом смотрю на желеобразное нечто, больше всего напоминающее дохлую змею или ящерицу.
— Дай! — хрипло говорит Вират. — Дай… лекарство.
Только тут я понимаю, что "змея" на самом деле и не змея вовсе, а брусок тёмного мармелада, во всяком случае, я надеюсь на то, что это мармелад, а не випирий хвост. Вират с трудом пытается приподняться со своего стула-кресла, и я, стряхнув оцепенение, подскакиваю к нему. Тяжелая бутылка с водой выскальзывает из рук и падает на каменный пол.
Я мысленно чертыхаюсь, и из-за потерянной воды, и из-за осколков, щедро усыпавших столь нужную королю "мармеладку", торопливо поднимаю её, стряхиваю стекло, режусь и чертыхаюсь снова. Пытаюсь одной рукой удержать Вирата, другой — отряхнуть склизкую и мягкую "колбаску" от стекла и собственной крови, впитывающейся в неё, как в губку.
"Гематоген!" — к сожалению, понять причину моего истеричного веселья Вират Фортидер не сможет при всём желании. Наконец, "гематогенка" очищена, насколько это возможно, и Вират откусывает от неё немалый кусок, жуёт неаппетитное на вид чёрное месиво, а я брезгливо сглатываю — выглядит «лекарство» тошнотворно, я бы такое явно есть не стала. Впрочем, если помогает…
А оно действительно помогает: дыхание выравнивается, синеватый оттенок кожи становится почти нормальным, и я решаюсь наконец выбежать в коридор в поисках слуг.
* * *
Тельман так и не показывается, и я возвращаюсь в спальню: неужели маленький питомец настолько отвлёк моего номинального супруга, что тот и вовсе проигнорировал завтрак?
Пока что номинального…
Я тряхнула головой, выбрасывая все эти мысли, и ускорила шаг. Почему я так хочу вернуться в другой мир? Я практически не вспоминала о нём в эти дни, всё, что я чувствую, при мыслях о нём — смутную, нарастающую тревогу, из-за которой и думать-то ни о чём не хочется.
А в этом мире у меня… целый мир. Мой — почти мой — загадочный король. И моё королевство. Пусть король с особенностью и королевство — не без огрех, но они мои. А что такого моего в том, другом мире?
С этими мыслями я открываю дверь нашей с Тельманом спальни — и застываю на пороге.
Просто не могу пошевелиться, даже вдохнуть не могу.
Потому что Тельман, всё ещё неодетый и завёрнутый в покрывало, лежит на полу с закрытыми глазами и неестественно приподнятыми руками, сжавшимися в кулаки, а над ним склоняется стоящая на коленях Тира Мин. Услышав — или почувствовав — моё появление, она резко поворачивает ко мне голову, и я вижу её лицо — ошеломленное, перекошенное от ужаса, залитое слезами.
Глава 56. Часть 1. Криафар.
Маленький золотистый фенекай бегает и прыгает около моей руки, то и дело принимаясь охотиться на пальцы. Иногда я рассеянно поглаживаю, почёсываю его огромные бархатные уши, но чаще просто не замечаю того, как крохотные острые зубки чувствительно прикусывают кожу. Несмотря на умильный вид и компактный размер фенекаи — хищники. Юркие шустрые каменки — их основная добыча, но ушастики могут прихватить и мелкую випиру, и покуситься на лизарьи яйца — лизары закапывают их глубоко в тёплый песок, не для того, чтобы согреть, а для того, чтобы, наоборот, не сжечь под палящим в час гнева солнцем. Лизары закапывают — а фенекаи вынюхивают и раскапывают, проковыривают дырочку в скорлупе и едят, высасывают ценное жидкое содержимое.
Я ухватила зверька ладонью под трогательное розовое пузо, поднесла к лицу.
— Что произошло? — спросила я её. — Ты же здесь была, ты же знаешь. Что случилось с Тельманом? Кто к нему заходил?
Феня, которую я окрестила сама, смешно дрыгала лапками, вертела ушастой головой, но смеяться мне не хотелось. К сожалению, моя загадочная власть над живыми существами — если она вообще была — распространялась только на всевозможных пустынных тварей. Надо было дарить Тельману скорпиутца или випиру, они бы точно указали на отравителя.
Приступ, случившийся с Тельманом, не относился к его «опасной особенности», не-болезни, не-проклятию. Его попросту отравили. Тиру Мин, обнаруженную у тела правителя почти в невменяемом состоянии, отправили на допрос, но она, насколько я понимала, ни в чём не созналась и ясности в ситуацию не внесла.
Тельман…
Я выдохнула с каким-то жалобным утробным присвистом.
