— Я приветствую тебя, сестра моя! Взойди ко мне!
Моя спутница наклонила голову и тихо возразила.
— Нет, матушка, не могу. Не одна я прошла этот путь.
— Я приветствую тебя, брат мой! Взойди ко мне!
— Нет, матушка, — повторил я за служительницей, — Не могу. Не один я проделал путь сей.
— Дети мои! — возвысила голос главная жрица. — Взойдите же ко мне и станьте равными!
— Нет, матушка, — снова возразила моя спутница. — Спустись ты к нам, не тебе мы принесли жертву.
Главная жрица упала на колени и поползла по ступеням вниз. В этот момент статуя зашевелилась и ткань, скрывавшая её, скользнула вниз, открывая ослепительную фигуру. Все мгновенно пали ниц, только мы остались стоять. Я неловко сорвал с плеч рюкзак и швырнул его под ноги.
— Вот вы и вернулись, — раздался мягкий, женский голос. — Проходите, я вас жду!
Мы, не поднимая глаз, сделали первый шаг навстречу той, которую никто не мог видеть, но с которой расстались совсем недавно!..
«Ваше благородие, госпожа Победа!
Значит, моя песенка до конца не спета.
Перестаньте черти клясться на крови.
Не везёт мне в смерти, повезёт в любви».
Булат Окуджава
Меня окружал необычный ландшафт. Даже не ландшафт, а что-то другое… Трудно подобрать точное слово… Скажем, очень южный край, не берусь утверждать, но что-то наподобие очень даже не средней Азии. Может быть, что-то близкое земле обетованной: громадный сад, парк с фонтанами. Но их-то я и не вижу, а вот колоннаду и мраморное крыльцо к ней о восьми ступенях даже пересчитываю. За первым рядом белых колонн расположилась вторая, а под серой стеной, ей под стать, серая каменная скамья, на которой сидят множество людей. В основном, все мои знакомые. Лиц я не вижу, но точно знаю, что это мои друзья-товарищи…
Уголком глаза отмечаю, что с левого края сидит Танюха. Я иду к ней. Интересуюсь, дозволено ль мне будет присесть подле? Получаю положительный ответ в виде кивка. Мест достаточно, но во мне горит неутолённая когда-то жажда. Хотя о чём здесь при таком скоплении народа можно говорить?! Даже думать?! Ну, уж очень хочется.
Я опускаюсь рядом. Скамья, как не странно, совсем не холодная, скорее, тёплая. Хотя Танюха даже не шелохнулась, не попыталась подвинуться, когда я присаживался.
Перед всеми, на уровне второго ряда колонн стоит лицом к скамье и держит речь Алексей. Он что-то вроде пастора. Нет, речь далеко не пасторская, скорее, прокурорская. Он кого-то в чём-то обвиняет, требует немедленно наказать. Его никто не слушает. Каждый говорит о чём-то своём, делится своими бедами. Поначалу я прислушиваюсь, пытаюсь понять и разобраться, что к чему, но потом мне это надоедает. Я, как бы случайно, опускаю руку за спину Танюхе. Девушка не реагирует никак. Я смелею. Обнимаю за талию. Она не возражает, даже вроде бы как наоборот, слегка прижимается ко мне. Я делаю вид, что внимательно слушаю оратора, даже иногда киваю, как бы соглашаясь. Голова моя опускается всё ниже и ниже. И вот, наконец, она прижимается к волнующей меня груди девушки. Я трусь лбом об эти два бугорка, как ластящийся кот. Стараюсь, чтоб меньше касаться платья, а больше попадать в огромное декольте. Удовольствие неописуемое!!! Сам не понимаю как, но левая грудь с розовым соском обнажается. Я прижимаюсь щекой к этой прелести, нежно дотрагиваюсь губами до белой кожи, легонько целую, опускаюсь ниже, осторожно касаюсь розового ободка подле соска. Аккуратно трогаю сосок кончиком языка. Нежно обхватываю губами и принимаюсь ласкать. Сосок твердеет, заостряется, превращается в маленькую, нежную пуговичку. Грудь наливается желанием. Я слышу прерывистое дыхание девушки. Она едва сдерживается. Её губы рядом. Чуть-чуть притрагиваются к моему уху. Наконец она не выдерживает и шепчет, что больше так не может. Я сам горю от жажды, но с огромным неудовольствием отпускаю грудь. Она прижимает руки так, чтоб нельзя было разобраться в её действиях, и поднимается. Щёчки её пунцовые то ли от смущения, то ли от желания. Дрожащими руками она пытается незаметно спрятать обнажённую грудь туда, откуда я её изъял. Через мгновение Танюха скрывается справа за углом здания. Я не иду следом, прекрасно понимая, что и там народу выше крыши, хоть и очень хочется.
На веранду выходит мой знакомый, сын одного товарища, Сергей. В жизни он пропойца, но в последние несколько лет взялся за ум и бросил пить. Начал плавать мотористом на танкерах, отчего постепенно стал преображаться в нормального человека. Но стоит ему сойти на берег, как он тут же превращается в алкаша. Поэтому он старается не задерживаться на берегу, а уходит при первой возможности, даже не заботясь о своей финансовой выгоде. Сейчас он, как ни странно, совершенно трезв. Улыбается, кивает мне и уходит куда-то влево от оратора. Алексей уже закончил свою пламенную речь и с довольным видом уселся недалеко от меня, подле своей жены, дамы строгих нравов.
В сад прямо по мраморным плитам въезжает небольшой фургончик с надписью «Водка». В жизни не видал ничего подобного. Машина подкатывает под самое крыльцо, лихо разворачивается левым бортом, из кабины выскакивает мужик очень неприглядного вида. Лицо худощавое, скорее костистое, тёмно-жёлтое, острое, глаза глубоко посажены, нос кривой, подбородок далеко выдаётся вперёд, губы растянуты в желчной улыбке. Невысокого роста, с чёрной шевелюрой грязных, давно немытых волос, сосульками висящими вдоль ушей. Он торопится, так как чувствует, что опоздал. И тут я понимаю, что это тот, о котором только что говорил Алексей. Миг, и я уже схватил мужика, выкрутил руки, обшарил карманы и вытащил скрученный трубочкой лист бумаги. Мужик попытался вырваться. Пришлось бросить его на пол и прижать ногой, точнее, поставить свою ногу на его причинное место, слегка нажав. Мужик закрыл руками лицо и грудь. Он ждал побоев, но я бить не стал. Окинув окружающих взглядом, я уставился на Алексея, как будто он был главным на этом собрании. Мужик тоненько заскулил, предлагая золотые горы тому, кто избавит его от этого изверга (разумеется, он имел в виду меня). Но никто даже не пошевелился. Мне показалось, что народу прибавилось. Слева, прислонившись к углу здания плечом, стояла Танюха, держа руки так, чтобы не был виден её глубокий разрез платья. Слева от неё стояли две сестрички Юлька и Оксана. Модно разодетая Настя смотрела на всех сквозь свои моднячие очки. Чуть правее и впереди стоял Сергей-матрос. Он слегка улыбался, как бы не понимая, что тут происходит?.. Далее на скамье сидела высокая, вся в искусственных завитушках и небрежном макияже, жена Алексея Татьяна, прямая, как палка, справедливая до тошноты, хитрая, скрытная и порой даже подленькая. Рядом чинно восседал её муж, Алексей, пастор фиг его знает какой церкви или концессии. Стоял большой Сергей, мужик ростом за два метра, весом в центнер, обнимая за талию хрупкую, темноволосую женщину, свою жену. За ними, чуть левее, выглядывала любопытная мордашка неизвестной мне девчонки. Кажется, их дочери?.. Стояли Ленка с Вовкой, за ними ещё одна Ленка с ещё одним Вовкой. Оба Вовки были маленькие ростом, один, правда, худой, другой кругленький. Ленки же, как на подбор, высокие, упитанные. Одна в очках с явным минусом. Две Ирки с Валерками. Одна Ирка сидела, виден был лишь её костыль. Зато оба Валерки двумя каланчами торчали за спиной щуплого Витьки. Валя с вечно недовольной дочерью Леной. Стояли молчаливые Ольга со Славиком, Маша с Вовкой, толстенькие Вика, Инка и Светка с молодым мужем, худая и бледная, вся в золоте, Радмила, Зинка с Галкой, Зёка с Леной, длинный Толян, Сашка Чубчик, Лорка с братом Ванькой, чуть позади пристроился старший брат Витька с женой Людкой. Толик по кличке Японец, хоть фамилия у него была чисто украинская. Лёнька Хитринёнок, Ирка, Тополихина сестра, Тайка, дочка соседки с переднего дома. Справа за колонной, в стороне спряталась Алёна, которую мы между собой называли Серой Мышкой. Лица многих скрывались в тени навеса, но чутьё говорило, что здесь нет чужих, здесь все мои друзья, товарищи, знакомые. Я ещё раз оглядел всех и развернул бумагу, экспроприированную у лежащего. Тишина, доселе окружавшая нас, ещё больше сгустилась. Казалось, будто даже птицы перестали щебетать, насекомые попрятались по щелям. Только далёкий шум фонтанов нарушал эту гробовую тишину.
