Она плачет, захлебываясь своим горем и слезами. Горько, холодно, жалко себя… Она справлялась и не с таким. Но это сбило ее с ног, утопило её, она чувствовала, что падает и теряет опору, потому что все, что держало её на плаву, сгинуло.
Уже поздно, она сидит в этом сугробе, наверное, минут пятнадцать. Темнота сгущается, но её это не пугает. Ей даже не холодно, она смотрит вдаль, на Хогвартс, а возвращаться не хочется.
Рон с Пэнси.
Она только что застукала их в туалете в «Трёх мётлах». Они целовались. Бесстыже, громко сосались там в кабинке, которую она открыла и стояла несколько секунд, пока слизеринка не заметила её.
«Мне не больно, мне не больно!» — повторяла она, когда бежала из туалета, когда схватила первый попавшийся бокал с огневиски и пила, не чувствуя ничего, когда надевала мантию, когда выскакивала на холодный морозный воздух.
Мне не больно…
Но было больно.
Она хватается за то место, где должно быть сердце. Оно там. Сердце. Прячется в этой груди, которую больше не коснётся большая грубая рука в веснушках на бледной коже. Никогда. Она не позволит.
Новые слезы брызжут из глаз, и она закрывает лицо руками. Гермиона почти кричит, так ей плохо в этот момент.
* * * Он всегда идёт последним. Когда все уходят из «Трёх мётел», он одиноко и медленно возвращается в Хогвартс. Он пьёт так, чтобы не чувствовать, чтобы не видеть никого чётко, чтобы те, кто его бьёт, били пока не кончатся силы, а он все равно не почувствует. Он пьян. Он даже не смог удержать бокал, когда кто-то выхватил его у него из рук и нагло выпил.
Пейте, твари! Я могу отдать вам всё… Могу налить крови, если вам нужна моя кровь. Я могу содрать свою бледную кожу и отдать вам, чтобы вы глумились надо мной ещё жестче.
Драко идёт шатаясь, ветер пробирается под его изодранную мантию. Кто-то уже успел разрезать её по дороге в Хогсмид. Но это мелочи. Сегодня всего лишь три плевка, две подножки, пару заклятий ему в спину.
Трусы! Да, убейте уже меня… Но нет, никто не рискнёт.
Драко видит её. Простая чёрная мантия и магловская синяя шапка натянута до самого носа. Она плачет. Но кто она понять невозможно. Он слышит только громкие всхлипывания и видит, как трясётся большой помпон на её вязаной дурацкой шапке. Он не знает, кто она, и поэтому плюхается рядом. Совсем рядом, задевая её острое колено, обтянутое в джинсу. Её образ расплывается. Сколько он выпил? Чёрт знает… Пока мать оплачивает все его траты, он будет пить столько, сколько захочет.
Девушка в снегу не пошевелилась и не отодвинулась.
— Чего ревёшь? — спрашивает он хрипло.
Капюшон на лице. Возможно, она не поймёт, кто рядом с ней, и ответит.
Но она молчит, вытирая лицо ладошками.
— Молчи… — бормочет он и пьяно смеётся. — Девки приятнее с закрытыми ртами… Прости… — Он фыркает, ему смешно отчего-то. — Конечно, не девки, а девушки…
— Что тебе надо? — наконец реагирует она на него.
— Я тоже хочу посидеть в снегу… — смеётся он. — Это здорово…
— Так садись, но подальше от меня, снега вокруг много… — шепчет девушка.
Он не узнает её голоса. Ему вообще всё равно. Он рад, что кто-то говорит с ним сегодня. Обычно с ним мало кто говорит. В основном кричат или что-то шепчут в спину. Ему не хватает нормального разговора.
— Этот сугроб я присмотрел ещё утром. Думаю, я первый его занял. Я положил на него глаз, — спорит Драко лишь бы спорить.
Она раздражённо вздыхает.
— Не видела твой глаз… Прости, если я на него села.
Драко задумывается и вдруг смеётся, громко и открыто. Он давно так не смеялся. Ему хорошо, как будто он выпускает из себя что-то тёмное, давящую злость и тупую грусть.
— Я бы не прочь, если бы ты сейчас села на мои глаза…
Она фыркает и смеётся вместе с ним.
— Извращенец…
— Это нормально… Мне было бы даже приятно… — Он понимает, что разговор у них поворачивает в то русло, когда хочется снять капюшон и шапки и забраться друг к другу в глотки языками.
По крайней мере ему хочется этого. У него давно никого не было.
— Ты заморозишь задницу… — заботливо вышло до противного, но она сидит тут, как видно, дольше, чем он. А его зад уже немного подмораживает.
Она достаёт платок и громко, совершенно не обращая на него внимания, очищает свой нос.
— Как мило… — он кривится, а она смеётся. Ну хотя бы не ревёт.
— Не беспокойся, я в тёплых рейтузах, — наконец говорит она с усмешкой.
— Рейтузы… — повторяет он, и его пробирает смех: рваный, хриплый, её ответ смешит его. — Рейтузы! Это ж надо придумать словечко!
Они уже хохочут вместе.
Вздернутый розовый нос торчит из-под синей шапки. Драко смотрит на её красные вспухшие от слез губы, растянувшиеся в улыбке, белые зубы сверкают, как луч света в этой кромешной тьме.
Она облизывается, а он оценивает.
Острый подбородок, красивый небольшой рот.
Чёрт… Как же давно он не прикасался к женщине…
Пэнси бросила его, как только его взяли под стражу, ещё весной, и вот конец ноября, и вчера он видел её в объятиях рыжего героя.
Да плевать, это её дело! Не нужна ему сучка, которая бросает, когда всё рушится. Не нужна стерва, которая держалась за него, когда он был на подъёме, когда был окружён уважением и тайной. Эдакий чёрный принц. Чёрт! Какой он принц, полное дерьмо!
Когда все начало рушиться? Может быть, когда он принял метку… С гордостью и благоговением. Или когда согласился убить Дамблдора… Придурок… Или это началось ещё раньше, когда он, как идиот, кичился своей чистой кровью и происхождением… И где эта кровь сейчас? На кулаках тех, кто ловит его в темных коридорах Хогвартса и нещадно колотит. Или в Азкабане… В виде его сломленного отца… Или в больнице Святого Мунго, где мать проходит терапию после нервного срыва…
Всё, что было его гордостью, всё, что он любил и к чему стремился, всё растоптано и порвано в клочья. Он хренов придурок, который остался в итоге ни с чем…
По его щекам бегут слезы. Он всхлипывает. Ему все равно, что она слышит. Кто бы ни была эта девчонка, ему по хрену на то, что она возможно, узнает его и будет ещё одной из тех, кто тыкает в него пальцем, повторяя — слабак, урод, ублюдок, пожиратель…
Она тянет ему свой платок. Драко смотрит на это мокрое недоразумение в цветочек.
— Ты серьёзно? — вылетает у него.
Она вдруг фыркает и тихо смеется:
— Прости… Да… Я не сообразила… — платок исчезает из поля зрения.
У него есть платок, но он ему не нужен. Он вытирается рукавом. Плевать… Не до манер.
— Ты тоже плачешь… — говорит она, как будто он не заметил.
— Это дождь… — усмехается Драко.
— Почему? — продолжает она.
— Я пьяный и мне хреново… — ответ до тошноты правдив, словно он на исповеди, а может стоит сейчас все ей рассказать, а потом уйти, не показав лица?
— Мне тоже… Хреново… — вторит она, и её голос срывается. Она откашливается и снова закрывает лицо руками, стонет с прискорбием.
Он тоже так хочет. Застонать… Нет, он хочет заорать…
И он кричит. Вопит, как идиот. Сгоняя диких ворон с ближайших деревьев в Запретном лесу.
Она оборачивается на него и вдруг скалит зубы и тоже кричит.
Вокруг темно, холод дрожит тугим туманом из их ртов. И они кричат с ней.
Идиот и идиотка.
Потом она снова смеётся. Кажется, Драко уже влюбился в её улыбку. Ему сейчас много не надо. Он давно не видел так близко девичьи улыбающиеся губы, и желание поцеловать незнакомку возрастает в тысячи раз.
— Что с тобой случилось? — спрашивает она и ёжится: наверное, тёплые рейтузы её больше не спасают.
— Я один. Совершенно один в этом мире. — Драко снова не врет. Честным быть хорошо. Слова не надо обдумывать, они просто есть. — А я не хочу быть один, но, видимо, это расплата…
— Я тоже одна… — она закусывает свои чёртовы губы, а у него встаёт в штанах.
Если она ещё раз так сделает…
— Мои родители далеко… В другой стране… Лучший друг устал от всего и уехал… А тот, кто был моим… — она всхлипывает, но упрямо продолжает: — Он предал меня. Вот и всё.
