Он задохнулся от такой, такой.… Даже не знал, что и как. … И пока он пытался сообразить что–то и выпутаться из этого дурацкого положения, она первая начала.
— Успокойся, моя девочка и не нервничай так! Все с тобой будет хорошо….
Вытащила руку, обнажив ее до плеча, и приложила свой пальчик к его губам.
— Ну, что ты? — Спросила так нежно, что у него перехватило дыхание.
Он лежал, а она стала его поглаживать нежно по груди, зарываясь мягкими подушечками горячих пальцев под блузку и потихонечку, тихим и вкрадчивым голосом говорить. Он лежал и не понимал, почему он все это выслушивает и почему до сих пор с ней в одной постели?
— Ты думаешь, что ты так в образе девочки только один раз? Нет, ничего подобного. Я не огорчу тебя и не расстрою твоих планов если скажу, что если ты один раз надел на себя женские вещи, то это тебе по душе и что тебе нравится такое одеяние. А всего больше тебе понравилось, как на тебя все обратили внимание…
— И вовсе не обратили.… Никакого!
— А знаешь почему, лапочка?
— Ну и почему же? — Спросил ее с каким–то волнением в голосе, при этом совсем пропустив мимо ее эту лапочку…
— А потому, что ты была неправдоподобно похожа на нее!
— На кого?
— Да на всех нас, женщин, глупенькая.…Вот, если бы ты не была похожа, то к тебе бы они так и отнеслись, как ряженой…
— А я и была ряженой, и что же, они не знали?
— Да в том–то и оно, что знали, и не могли отделаться от сопричастности к происходящему.
— Что–то мудрено, поясни? Кстати, тебя как–то по–человечески можно называть?
— Почему же, моя радость, можно. Назови меня, как тебе хочется, и я с радостью…
— Так, Жека, так, кажется, они тебя называли, это что же получается, что ты — Евгения?
— Хорошо, как ты хочешь. Раз назвал Евгения, то я и буду для тебе вечно — Евгения.
— А про Жеку — забудь моя лапочка, слушай свою Евгению…
Потом уже дома, рассказывая матери и сестрам, он многое упустил в своем рассказе. Он рассказал, как вышел со школы и уже было пошел домой, как заступился за девушку, которая его, в свою очередь, потом раненного и избитого свирепым насильником за то, что он помешал, так вот, она его к себе на квартиру, к родителям. И как он все не мог опомниться и как он страдал.
Сестры и мама его слушали открыв рты, а он и правда так себя чувствовал, как рассказывал им и привирал. А что он должен был им рассказать?
Что он заночевал у Женьки и что утром, слушая ее убаюкивающие волнительные откровенья, позволил ей с ним…
Только уйдя из дома, якобы по делу, он ушел в дальний конец заброшенного старого сада и там, присев на завалившуюся скамейку, принялся лихорадочно вспоминать, как его впервые любили, как.… Да, как?
Почему–то он от такой мысли растерялся,… Что за глупость? Ну, правда же! Как могла любить его эта первая в его жизни женщина? Как?
И тут он понял, что она, а не он, оказалась права! Она любила его, вернее — ласкала, как женщина ласкает женщину…
Ну, я же кончил как мужчина! Оправдывался он перед собой.
А зачем же ты тогда к ней туда, куда она тебя направила? И почему так же ей, как она тебе?
Ну, разве же я так же? Нет, я все, как…
Да, как? Как ты ей все, скажи?
Он сел и потом долго сидел, тупо уставившись в какую–то точку заброшенного сада.
Домой он пришел уже совсем другим. Все! Понял он, суть моя иная и мне с ней не просто хорошо, а я уже без нее и ее ласковых слов, и ее мягкой и зовущей его нежной плоти женщины не смогу прожить и дня……
Как вспомнил, и тут же застонал в бессилии что–то изменить, что дано было ему изначально, с мужским телом. С этого дня в нем постепенно начало работать иное тело и представления об окружающих его людях, родных и близких.
И как ни странно, ему это так понравилось!
Сначала ему так понравилось рассматривать белье сестер, потом примерять его на себе втихаря. Для чего он даже на некоторое время зарывался к сестрам в их вещи и бережно вытаскивал, внимательно рассматривая их трусики, лифчики, комбинации. Уносил их с собой, искал места, где его не могли видеть. Там, в каком–то полуразрушенном доме, на чердаке, надевал их, мастурбируя и представляя при этом, как будто бы он, это они. Мягкие, податливые, нежные.…Потом, сообразив, что его кто–то может увидеть за таким занятием, он стал искать встречи с Евгенией. И она потом, тонко ощущая в нем эти перемены, позволяла ему все с собой проделывать и пускать его, со своими жадными, ненасытными губами в самые сокровенные уголки своего тела. При этом она испытывала не меньшую радость, особенно от того, что поставив на него, она не ошиблась, заполучив себе такого бесподобного и нежного, почти ангельского любовника. В свою очередь, она его баловала, покупая ему, как бы на себя, те же трусики, лифчики, пояса и с наслаждением одевала его в эти наряды, а потом сама с удвоенной силой любила в таких нарядах. Все это напоминало по клинической картине происходящих событий самое настоящее истязание фетишистов. Причем, и ее он увлек за собой, да так, что однажды, придя к ней нежданно, застал ее вместе, в объятиях с какой–то юной и славной девочкой. Состоялся грандиозный скандал, в результате которого он порвал с ней, со своей первой, любимой женщиной, так тонко соблазнившей его и направившей по скользкому и опасному пути жизни со второй стороны.
Он бы не выдержал и бросился бы ей скоро в ноги, но уже прошли успешно экзамены, и его приняли в музучилище. Отъезд изменил все в другую сторону. А вот в какую, узнаете дальше.
Ну, а что же Наташка, спросите вы? Что с ней и как с их отношениями?
Ну, что же? Повествовать, так уж повествовать, то есть рассказывать вам откровенно о том, как складывалась их отношения и как открывалась для нее вторая сторона жизни.
На следующий день, после праздника восьмого марта, я еле дождалась, пока мои родные уйдут на работу, и на вопросы мамы о том, как мы погуляли на вечере я ей, как бы сквозь сон.
— Ничего, все хорошо… Погуляли, как всегда. И классная тебе просила привет передать…
— Ну, спи, спи доченька. Мы пошли. Кушать ты знаешь что…
Они ушли, и на меня тут же, за стихающими звуками их шагов налетело волнение и беспокойство. Я тут же вскочила и пока занималась собой, то все время думала о том, как я сегодня переоденусь и выйду на улицу.
Пока умывалась, все рассматривала свое лицо.
Лицо, как лицо, ничего сексуального не заметила.
Может тело? Задрала ночную рубашку и вглядывалась минуты три в свое отражение. Для убедительности даже поворачивалась то налево, то направо. Нет! Ничего сексуального и даже мои вчерашние предатели–сосочки не впечатляли. Все еще спали, наверное. А вчера.… Вот же? И снова я вспомнила последний танец с той, у которой грудь.
