Глава 38. Расплата
Постепенно жизнь налаживалась. Орден пересматривал одно дело за другим. Кого-то оправдывали, других возвращали в Трейс, а третьи сами искали причину, чтобы вернуться.
Нэима, Тальину и Лейсандру осудили спустя две недели. Что делать с ними, решал Совет области зроу, куда их направили. Решения принимались под чутким контролем меня и Вейца.
Нэим получил семнадцать лет ссылки с последующей смертной казнью. Совет отправил его на полевые работы в кандалах. Тальина получила пожизненную ссылку. Ее отправили в тюрьму, где она проведет остаток своей жизни в одиночной камере без права общения. Лейсандра получила четыре года ссылки. Ее направили на работу в качестве недостающей горничной в панисоне Вейца, где она так любила развлекаться с Нэимом.
На следующий день после ссылки Тальины я навестила ее. Тюрьма, где содержались злостные преступники, находилась далеко от населенных пунктов и была окружена глубоким рвом. Держа в руках рулончиком свернутые бумаги, которые я планировала использовать лишь в крайнем случае, я поцеловала Вейца, оставшегося в коридоре, и сказала:
— Я быстро.
— Может, мне пойти с тобой? — заволновался он.
— Нет, это лишнее.
Тюремщик отворил тяжелую металлическую дверь, и я вошла в тесную, сырую, темную камеру, пропахшую плесенью и мочой. В камере было одно узкое окошко под потолком, деревянная скамейка, застеленная двумя старыми шерстяными одеялами, и ведро для справления нужды. Тальина — лохматая, в мешковатом платье-балахоне и босиком, — подняла на меня зареванное лицо с покрасневшими глазами и вспухшим носом.
— Позлорадствовать пришла? — рявкнула она.
— Узнать, как вы тут, — ответила я, не приближаясь.
— Чудесно!
— Могло быть хуже. Благодарите Шеймаса. Это он попросил отправить вас в тюрьму, а не на непосильный труд в поле на трейсовском пекле. Тот самый Шеймас, которого вы ненавидите.
Шеймас стал главной причиной моего визита. Мне хотелось, чтобы Тальина знала, что тот самый мальчик, которого она презирала с самого его рождения, замолвил за нее словечко. Хотела увидеть раскаяние в ее глазах. То самое раскаяние, способное смягчить ее наказание. Несмотря на пережитое горе, я была готова позволить Тальине хотя бы ее редкие встречи с сыном. А так как зроу ко мне прислушивались, они запросто пошли бы навстречу.
— Вы уничтожили нашу расу, а мы не испытываем к вам ничего, кроме жалости. Закончить жизнь в одиночестве в грязной камере, где вас ни разу не навестит даже родной сын... Врагу не пожелаешь.
— Главное — он не женился на тебе!
— Да, вы своего добились. Поздравляю! Теперь ваш сын тоже обречен на одиночество и пожизненные муки совести. Вы потрясающая мать!
Тальина скривилась и отвернулась.
— Я последняя, кого вы увидите в своей жизни, за исключением тюремщиков, — добавила я. — Может, вы желаете что-то сказать?
— Будь ты проклята!
Я поняла, что сердце этой падшей женщины черно до предела. В нем не осталось ничего светлого. Я не ждала от Тальины прощения в уничтожении Палалии, но надеялась хотя бы на ее сожаление о том, как несправедлива она была к Шеймасу. Но ждать было бесполезно.
— Что ж, тогда не буду вам докучать. — Я швырнула ей бумаги. — Вы всегда считали, что власть в ваших руках. Это подтверждение того, что вы были лишь пешкой в чужой игре.
— Что это? — Тальина с отвращением покосилась на рассыпавшиеся листы у своих ног.
— Отчет с регистраторов телепортационных капсул Нэима и Лейсандры. Наслаждайтесь.
Я постучала в дверь, и тюремщик отворил ее.
— Ну как все прошло? — кинулся ко мне Вейц.
— Она не раскаялась, — ответила я.
— Ты дала ей шанс. Она сама его упустила.
— Я только что убила ее, Вейц. Мысль о том, что она была посмешищем в глазах тех, кому она доверяла, сведет ее с ума.
Едва я это сказала, как из камеры донесся протяжный вопль боли.
— Лишь бы ты не сошла с ума, — он поцеловал меня в лоб и, взяв за руку, повел вон из злосчастной тюрьмы.
На следующий день я в сопровождении Шеймаса прибыла на поле, где в кандалах трудился Нэим. На нем было такое же мешковатое платье-балахон, как у Тальины, ноги босые и голова побрита наголо. Я попросила Шеймаса подождать меня на дороге, слезла с мотоцикла и, поцеловав мужа, поправила сумку за спиной. Вейц изначально был против идеи навестить Нэима. Он давно простил его и призывал к этому меня. Мне удалось убедить мужа, что это будет наша единственная и последняя встреча. Я не собиралась тратить свою жизнь на Нэима. Но не могла отпустить его, не увидев еще раз. Мне хотелось посмотреть в глаза своему врагу, воочию увидеть, что он наказан за все свои злодеяния.
Приветствуя других рабочих, обрабатывающих тянущиеся стебли, я подошла к Нэиму на предельно безопасное расстояние. Он был на цепи, словно на поводке, а эта цепь присоединялась к тросу, протянутому через все поле. Его полные губы потрескались и покрылись корочкой. Поры лица забились полевой пылью. Под ногтями скопилась грязь. Перестав работать мотыгой, он выпрямился и исподлобья посмотрел на меня.
— Что тебе надо? — процедил он сквозь зубы.
— Поверьте, не соскучилась. Пришла узнать, как вы тут?
— Замечательно! Зря я раньше избегал судимости.
— Перед нами стоял нелегкий выбор: отправить вас на поле или рубить лес. А там кавры. Они хоть и не едят гниль, но мало ли что им в голову взбредет. Сжалившись над вами, мы выбрали первое. Рада, что вас все устраивает. Я очень переживала.
— Надо было убить тебя в младенчестве, — прошипел Нэим.
— Надо было. Но вы этого не сделали, и я вам сердечно благодарна. Кстати, я вам тут обед принесла. Говорят, кормят вас неважно. — Я вытащила из сумки судок и открыла крышку.
— Что это за смердящая дрянь?! — поморщился Нэим.
— Бычий член в собственном соку. Фирменное блюдо.
— Ешь сама. Я лучше буду есть землю.
Я прикрыла судок и поставила его на землю.
— Сейчас вы это есть не будете. Но пройдет день, два, три, и вы проголодаетесь. К тому времени эта чашка будет кишеть червями, а другого вам не дадут. И вы будете жрать их, причмокивая и рыдая. Только представьте, как вы тут повеселитесь за эти семнадцать лет. Прощайте, Нэим. Счастливо оставаться.
