– Я познакомился и с проклятием, – заговорил он дальше, – заложенным в собственности, во всякого рода имуществе. Нажитое разбоем и убийством, благодаря воровству и мошенничеству, оно продолжает и впредь порождать ненависть и ссору, разбой и убийство, воровство и мошенничество без конца и края! Как будто в полях в изобилии не колосятся хлеба, как будто щедро не плодоносят деревья и животные вдоволь не дают молока. Однако в каиновых детях живет демоническая алчность к собственности, свирепое желание все урвать себе, лишь бы другим не досталось. И мало того, что отдельный человек насилием и коварством захватывает себе одному столько имущества, сколько хватило бы на жизнь сотням, часто даже тысячам других людей, словно собирается обосноваться здесь навечно он сам и его отродье. Он передает имущество по наследству своим детям и внукам, которые испражняются на шелковых подушках в то время, как дети неимущих опускаются до плачевного состояния. Один пытается получить, другой удержать то, что имеет. Неимущий ведет войну против имущего, борьбу бесконечную, один человек поднимается, другой падает и снова начинает взбираться. И никакого компромисса, никакой справедливости! Каждый день братья продают Иосифа в рабство, каждый день Каин проливает кровь своего брата, и кровь взывает к небу.
Старик, словно защищаясь, вытянул руки перед собой в благородном негодовании.
– Все же человек слишком слаб, чтобы в одиночку вести войну против множества своих собратьев, – продолжал он, – и дети Каина объединились для грабежа и убийства в общины, народы и государства. Теперь эгоизм отдельного человека, пожалуй, во многом был стеснен, а его охота к разбою и кровожадность оказались ограничены. Но своды законов, которые должны были защищать от новых преступлений, лишь придавали силу и величие преступлениям прежних времен и поколений. Да и государством эгоизм не особенно сдерживается. Нам против воли – в зависимости от целей, которые преследуют правители, – навязывается чужая вера, чужой язык, чуждые убеждения или, во всяком случае, преследуются и хиреют наши; мы подчинены планам, к которым испытываем отвращение, и нам препятствуют в наших исканиях; из нашего пота, даже из нашей крови чеканят деньги, чтобы оплачивать капризы правителей, охоту и женщин, армию, науки или изящные искусства. Заключаются всевозможные договоры и тут же безрассудно и бесстыдно нарушаются. Как часто будущее целой нации в одночасье приносилось в жертву княжескому соблазну! Лазутчики прокрадываются в семьи и расторгают узы душевности и нравственности, женщина предает мужчину, сын – отца, друг – друга. Право извращается. От народа вместо образования – единственного средства всеобщего перелома – отделываются пренебрежительной подачкой, осведомленность и познание изгоняются в узкие общественные круги. Те, кто защищает интересы народа пером и словом, подвергаются преследованиям, истреблению или подкупаются и превращаются в апостолов лжи. Те же, кто служит народу под видом интересов государства, ищут лишь собственной выгоды и обкрадывают народ даже когда называют его своим богом. Народ, в конце концов, оплачивает собственную кабалу, позор и оболванивание. В отчаянии он прибегает к оружию. Но восстание – независимо от того, победа или поражение будут его результатом – только будит страсти и приводит к озверению масс, оно отвечает кролью на кровь, мародерством на мародерство. То, что у нас так высоко превозносится и называется любовью к народу, к отечеству, – разве это не эгоизм?
Нации и государства делают великих и простых людей одинаково алчными и кровожадными. Конечно, кто не хочет портить жизнь, может ведь и не жить. Природа нас всех обучила жить за счет других, однако дала право только на использование низших организмов по мере необходимости в соответствии с инстинктом самосохранения. Человек не смеет запрягать в плуг или убивать себе подобного: сильный – слабого, одаренный – бесталанного, сильная белая раса – цветных, способный, образованный или благодаря удачному стечению обстоятельств более развитый народ – народ менее развитый.
Но именно это и происходит в действительности.
То, что в гражданском обществе карается законом, один народ или государство делает с другим, не видя в этом ни преступления, ни порока. Они целиком истребляют друг друга во имя земли и собственности, и один народ пытается поработить, закабалить или истребить другой, как один человек – другого.
Что такое война – в которую нередко соблазненные лживым очковтирательством и мошенническим энтузиазмом втягиваются лучшие представители нации – как не борьба за существование в больших масштабах, когда разграблению страны и истреблению народа сопутствуют клятвопреступление, шпионаж, измена, поджог, изнасилование, мародерство, сопровождаемые эпидемиями и голодом?
Не продолжает ли здесь в миллионах особей действовать тот же пагубный инстинкт, который в отдельном человеке неустанно активно подрывает все человеческое?
Старик на какое-то время замолчал.
– Великая тайна бытия, – проговорил он затем с торжественным спокойствием, – поведать тебе о ней?
– Открой мне ее.
– Тайна эта в том, что каждый стремится жить за счет другого, посредством разбоя и убийства, а должен жить благодаря своему труду. Только работа освобождает нас от бедствий. Пока каждый стремится заставить других работать на себя, чтобы без хлопот пользоваться плодами чужих усилий, пока одна часть человечества должна терпеть рабство и нужду во имя того, чтобы другая наслаждалась изобилием, не будет на земле согласия.
Труд – наша дань бытию: тот, кто хочет жить и наслаждаться, должен работать. В труде и стремлении вообще заложено все, что нам позволено иметь. Только в мужественной, отважной борьбе за существование можно достичь счастья; тот, кто не работает и рад этому, в конце концов оказывается обманутым, потому что его одолевают то гложущее недовольство, которое чаще всего имеет место во дворцах знати и богатеев, то глубокое отвращение к жизни, к которому присоединяется мучительнейший страх смерти.
Да! это смерть, которой все недовольные жизнью, несчастные и даже большинство познавших ничтожность существования ужасаются, – смерть со своими злыми и терзающими нас спутниками: сомнением и страхом.
Едва ли кто-нибудь помнит или хочет вспомнить время, ту бесконечную вечность, когда он еще не жил. Каждый трепещет, однако, перед грядущей бесконечностью, в которой его больше не будет. Зачем бояться того состояния, которое нам уже вроде бы достаточно знакомо, в то время как наше нынешнее положение пугает нас прежде всего своей краткостью да мучит тысячью жестоких загадок.
