Повсюду царит смерть. Мы можем повстречаться с ней в миг рождения или позднее – внезапно, насильственно, либо в результате долгих страданий и болезни, или во время какой-нибудь общей гибели; и все-таки каждый верит, что может стать исключением, избежать смерти и продлить свое сущестлование, которое рано или поздно плачевно или смехотворно должен будет окончить.
Немногие постигают то обстоятельство, что только смерть приносит нам совершенное избавление, свободу и умиротворение, лишь у немногих хватает мужества, устав от бремени жизни, добровольно и радостно искать смерти. Лучше, разумеется, вовсе никогда не рождаться, а уж коли родился, то спокойно, с улыбкой презрения прекратить грезить несбыточными, лживыми картинами и навсегда вернуться в лоно природы.
Загорелыми, обветренными руками старик закрыл лицо, покрытое глубокими, печальными морщинами, и, казалось, сам погрузился в раздумье.
– Ты рассказал о том, что открылось тебе в жизни, – обратился я к нему, – не хотел бы ты поведать и о вечной истине, об учении, которому следуешь?
– Я увидел свет истины, – воскликнул старец, – увидел, что счастье лежит только в осознании природы вещей, и понял, что лучше бы этот каинов род вымер; я увидел, что человеку лучше терпеть нужду, чем трудиться, и сказал себе: «Я не желаю больше проливать кровь своих братьев и впредь обирать их». Я покинул свой дом, свою жену и взял в руки страннический посох. Сатана [4] захватил власть над миром, и потому грешно принимать участие в делах церкви или государства. Брак – тоже смертный грех.
Шесть вещей: любовь, собственность, государство, война, работа и смерть являются завещанием Каина, который убил своего брата, и кровь возопила к небу, и Господь сказал Каину: «Будь ты проклят на земле, отныне ты скиталец и изгнанник».
Праведник ничего не требует от этого проклятого завещания, ничего – от сыновей и дочерей Каина. У праведника нет родины, он спасается бегством от мира, от людей, он должен странствовать, странствовать, странствовать!
– Как долго? – спросил я и испугался собственного голоса.
– Как долго? Кто же знает! – возразил старец. – И когда он приближается к истинному избавлению – к смерти, он должен радостно ожидать ее под открытым небом, в поле или в лесу – пока не умрет, как и жил, спасаясь бегством.
Мне почудилось сегодня вечером, будто она возникла рядом со мной – серьезный, приветливый и утешающий друг, – однако она прошла мимо. Я собираюсь взять свой посох и последовать за ней, и уж я-то ее найду.
Странник поднялся и взял в руку посох.
– Избегать жизни – это первое, – проговорил он, и в глазах его блеснула всемилостивая доброта, – желать смерти и искать ее – это второе.
Он поднял посох и отправился странствовать дальше. Через минуту он исчез в густых зарослях.
Я остался один. Наступала ночь.
Передо мной лежал гниющий ствол дерева. На его трухлявой древесине я мог наблюдать весь беспокойный и деятельный мир растений, мхов и насекомых.
Я погрузился в себя. Картины минувшего дня стремительно проносились в моем сознании, словно волны, пузырьки, которые выбрасывает вода и снова проглатывает; я не чувствовал ни тревоги, ни страха, ни радости.
Я начал постигать творение и увидел, что смерть и жизнь не столько враги, сколько добрые друзья, не столько противоположности, которые взаимно уничтожаются, сколько, напротив, вытекающие одно из другого части единого целого. Я чувствовал себя оторванным от мира, смерть больше не казалась мне ужасной по сравнению с жизнью. И чем больше я погружался в себя, тем больше все вокруг меня становилось живее и брало за душу. Деревья, кустарники, былинки, даже камни и земля протягивали мне свои руки.
– Ты хочешь сбежать от нас, глупец? Бесполезно, ничего у тебя не выйдет. Ты – как мы, а мы – как ты. Биение твоего пульса только отзвук пульса природы. Ты принужден жить и умереть, как мы, и в смерти обрести новую жизнь – это твой жребий, дитя солнца, не противься этому, тебе ничего не поможет.
Глубокий, торжественный шелест прошел по лесу, над моей головой горели вечные огни, возвышенно и спокойно.
И мне почудилось, будто я стою пред ликом мрачной, молчаливой, вечно творящей и поглощающей богини, и она обращается ко мне: «Ты хочешь противопоставить себя мне, жалкий глупец! Разве кичится волна, озаренная отблеском лунного света, тем, что одно мгновение она мерцает ярче? Она ничем не отличается от других волн. Все исходит от меня и возвращается обратно ко мне. Научись быть скромным в кругу своих собратьев, терпеливым и покорным. Если твой день и кажется тебе длиннее, нежели день поденки [5] , то для меня, не имеющей ни конца, ни начала, он всего лишь миг.
Сын Каина! Ты должен жить! Ты должен убивать! Ты должен убивать, чтобы жить, и убивать, если не хочешь жить, ибо только самоубийство может освободить тебя.
Научись подчиняться моим строгим законам. Не противься тому, чтобы грабить, умерщвлять, как все мои дети. Пойми, что ты раб, животное, которое должно ходить в ярме; что ты должен добывать свой хлеб в поте лица своего. Преодолей детскую боязнь смерти, трепет, который охватывает тебя при виде меня.
Я – твоя мать, вечно, бесконечно, неизменно, тогда как ты сам, ограниченный пространством и отданный времени, смертен и непостоянен.
Я – истина, я – жизнь. Я ничего не знаю о твоем страхе, и твои жизнь и смерть мне безразличны. Но не называй меня жестокой, ибо то, что ты считаешь своей истинной сутью – твою жизнь, – я отдаю на произвол судьбы, как и жизнь твоих собратьев. Ты – как они все. Вы берете начало от меня и возвращаетесь ко мне раньше или позже.
Почему должна я препятствовать ей, защищать вас от нее или скорбеть о ней? Вы – это я, и я – в вас. Жизнь, за которую вы так трясетесь, есть только скользящая тень, которую я отбрасываю. Ваша истинная суть не может исчезнуть со смертью, так как не при вашем рождении она возникла.
Взгляни на своих собратьев – как они по осени окукливаются, как озабочены только тем, чтобы безопасней уложить свои яйца, не заботясь о самих себе, и спокойно отправляются умирать, чтобы по весне пробудиться к новой жизни.
Приглядись, и ты увидишь, как в капле воды ежедневно возникает в полуденном блеске солнца целый мир и гибнет с вечерней зарей.
Так и ты ежедневно после краткой смерти пробуждаешься к новой жизни и, между тем, страшишься последнего сна!
Осень за осенью я равнодушно взираю на опавшие листья. Точно так же смотрю я на войны и эпидемии, на всякое массовое умирание моих детей, ибо каждый из них продолжит жизнь в новом существе, и таким образом я жива к смерти, вечна и бессмертна в преходящем.
Пойми меня – и ты больше не будешь бояться, не будешь упрекать меня, свою мать.
