Скажут они, что не ведают ничего, а сам ты с обрыва в овраг свалился и покалечился. Ведь бритты они, попросту дикари, почти как и те, кого идут воевать, убивать и насиловать, ну и грабить, разумеется.
Тем временем нашёлся и второй доброволец, вода была признана ими изумительной, и они принесли чан на привал, постепенно превращающийся в лагерь - ведь куда ехать впотьмах, да на ночь глядя? Ничего, завтра наверстают - поднимутся пораньше и ещё до полудня будут у ближайшей кочёвки гвасинг.
Первым поставили шатёр для полководца, затем Квотриус, глядя пристально на брата всё ещё сияющими глазами, спросил с замиранием:
- Северус, высокорожденный патриций и брат мой, не соблаговолишь ли переночевать в одном шатре со мною, братом - бастардом твоим? Не… побрезгуешь ли? Или прикажешь тебе шатёр иной поставить, и предпочтёшь ты ночевать с кем-нибудь из всадников - ромеев, нежели со мною, полукровкою?
- Что за глупые вопросы ты задаёшь, брат мой возлюбленный Квотриус, звезда моя нездешняя? Северус ответил нарочито громко, чтобы слышал и Папенька, и солдаты, бывшие поблизости и продолжил на едином дыхании.
- Как делили мы ложе в доме нашем, так разделим его и здесь.
- Бесстыдный сын мой Северус, как можешь вслух ты такое говорить, да так громко?! - не выдержал Папенька.
Он был особенно зол сегодня на Северуса, наследника и законнорожденного сына своего за открытие чародейских умений у Квотриуса, сына любимого. Но Северус направил на негодующего «отца» волшебную палочку, злобно глянув на него исподлобья сверлящим взглядом, ненавидящим сейчас всех и вся, кто посмеет вмешаться в его решение быть с Квотриусом и в походе.
Малефиций же срочно пошёл узнавать, скоро ли бараны будут прожарены и сколько шатров ещё осталось разбить для солдат, да как там обоз - пришёл ли, а, да пришёл, не много ли едят сегодня его легионеры, чтобы оставили еды и на завтра, а потом награбленными овцами гвасинг питаться будут…
В общем, занялся хозяйственными хлопотами, чтобы скорее забылось ему собственное унижение перед развратным наследником - чародеем.
Северус был физически вымотан путешествием до предела, стоя весь день на ногах в тряской квадриге, нёсшейся по бездорожью. Но, прощённый братом неведомо за какую вину и вновь приближенный к Северусу, практически спасший его Квотриус горел желанием скорее оттрапезничать и заняться прельщающей его любовью с братом, о чём ему и заявил со всей прямотой и открытостью. Он так и глядел на высокорожденного брата - с нескрываемым вожделением.
Тогда Северус, шумно вздохнув, сказал, что пойдёт в шатёр и поспит, покуда не придёт сытый брат. Квотриус не понял, из-за чего брат старший так безрадостно встретил его желание и решил даже не есть.
- Как же ты будешь любить меня, если не поешь и на найдёшь сил в пище? - действительно изумился Квотриус.
- Стоикам, звезда моя, Квотриус, - горько усмехнулся старший брат, - не стоит есть на ночь, даже если будет она полна любви.
Сон много более подкрепляет мои силы, нежели хлеб, да и не спали мы с тобой две ночи напролёт, а тяжело даётся мне сие, ибо дни мои насыщенны едва ли не более, чем ночи наши любовью разделённой, одной на двоих, прекрасной, всепоглощающей, всеобъемлющей, но… утомительной для тела весьма.
Заботами и делами всеразличными наполнены дни мои, а не любовью, конечно, - поспешно добавил Снейп, видя, как округлились глаза брата.
- Не изволь беспокоиться, возлюбленный мой брат, - шутливо поклонился Северус, -не имею я привычки изменять тебе днём с какой-нибудь прекрасной патрицианкой, буде найдётся такая в Сибелиуме, создавая ей хвост.* * *
- Признаться, думал я не о женщине, с которой ты мог бы мне изменить. Зачем вводить столичные нравы развратного Лондиниума в скромный город наш? Для… сего есть термы и лупанарий, коий, наверное, не обошёл ты вниманием - отец говорит, там есть очень, как бы это сказать, а, он называет их… нет, не скажу, ибо стыдлив. В общем, там умелые и даже красивые путаны.
- Разумеется, братик, не бывал я в нём. Там не место стоикам, да и любящим, к тому же, мужчину.
Северус заметил язвительно, действительно оскорблённый предположением брата, таким нелепым, злым и… простым. Действительно, Квотриус думал, что Северус пребывает в городе, развлекаясь и наслаждаясь всеми представленными в Сибелиуме благами ромейской цивилизации.
- Прости, о, молю - прости, брат мой. Не имел и в помыслах я оскорбить тебя, поверь, умоляю - прости.
- Прощён ты, но знай - не настолько развратен я, как ты обо мне подумал, - холодно ответил старший брат. - Уж если кого люблю я, то не побегу изменять возлюбленному своему с путанами бесстыжими.
Да и не до женщин мне, ибо глубоко противна мне даже мысль о совокуплении с девицей ли, женщиной ли.
- Просто я стал законченным геем с тобой, братишка. По нраву мне неправильная любовь, которой мы предаёмся, и ночь без тебя не ночь для меня, но мука тяжелейшая. Как было это однажды, после дождя того, под которым я старался искупаться, но и тогда пришёл ты, несмотря на запрет мой. А как же я был рад, что ты нарушил его! Зато после ласками своими бесстыжими - и как только… такое мне в голову приходит! - распалил я тебя так, что и сознания ты лишился, - подумал Северус.
Но его эмоциональная исповедь перед самим собой были проигнорированы явно желавшим поговорить Квотриусом. И слова брата пролились бальзамом на измученное за сегодняшний день сердце Снейпа и смягчили думы его.
- Не думаю я, брат мой возлюбленный Северус, что любовь развратна наша. Сие же не просто дань похоти и вожделению, а единение, причём полное, слияние двух тел в экстазе, сердец, душ, уносящихся в небеса от неземного блаженства, которое мы дарим друг другу, даже разумов соединение.
- Нет, действительно, - оживился задумчивый доселе Квотриус, мечтательно смотревший на брата, - ведь и я теперь больше думаю о времени, нам оставшемся, дабы любить друг друга, а ещё хотел бы я сложить стихи в честь твою, о Северус, солнце моё, но, к сожалению и стыду своему не научен я правилам стихосложения.
Вообще ничему не научен, - горько добавил он, - только читать и писать сам научился, да привёз как-то в дом отец наш толмача египетского, зачем - не ведаю, ведь было мне от силы лет девять-десять, и научил меня толмач тот читать по-египетски символы сложные, да понимать иерархию их богов…
- Так ты можешь читать те папирусы, которые я с любовью держал в руках, рассматривая лишь изображения на них? Они весьма прекрасны, но сложны для понимания, ибо знаю я, что египтяне и в рисунки свои закладывали мудрость символов, а в нашем вре… в общем, у нас египетские письмена, названные иероглифами, научились читать сравнительно недавно - около ста пятидесяти лет тому, да и то лишь потому, что чародей один франкский занялся ими.
