Иисус, Мария и Иосиф! Откуда в моей голове эти пошлые фразы, от которых вдруг скручиваются узлом все внутренности и опаляет жаром щеки?
— Спа…спасибо, — каркнула, чтобы сказать хоть что-то. — Могу я узнать ваше имя и подробности нашего… м-м-м… знакомства?
— Самое время для имени и подробностей, ну да, — пробормотал он и потер переносицу. Рука у него какая. Лапища прямо. Костяшки набитые до мозолей. Грушу покалачивает или просто любитель подраться? Запястье широкое, в темной поросли волосков и… это следы царапин? Явно женских?
— Что, простите?
— Не спеши благодарить, — усмехнулся он и сглотнул. А я следом. Сухо-то как во рту. — Мало ли…
— Не поняла. В смысле не спешить? — Не то чтобы не разобрала слова, просто смысл происшодящего никак не улавливался.
— В смысле не стоит благодарности, — исправился он. — Во-первых, я все равно опоздал немного, а во-вторых… Так ты, выходит и не помнишь ничего? — и едва слышно. — Вот это прям обидно.
— Кое-что припоминаю. Смутно. Но буду благодарна, если вы дополните картину моих воспоминаний и расскажете все еще и местному шерифу, как только он прибудет.
— О, поверь, если я это сделаю, благодарна ты точно не будешь, — нервно хохотнул он.
— Почему? Есть что-то компроментирующее в обст…
— Я бы так не сказал, но лучше не стоит. И особенно в присутствии третьих лиц… Ну, как бы неловко может получиться, — скривился мужчина. Ему было явно неуютно. С чего бы? Это очень уж подозрительно. — Серьезно. И знаешь, раз уж ты уже в порядке, я пожалуй поеду. А то меня ждут уже.
Вот, значит, как. Едва речь о шерифе зашла, он тут же свалить заторопился.
— Постойте, так не положено. И я так и не услышала ваше имя, чтобы знать, кому быть благодарной за спасение.
Я резко села, и голова моментально закружилась. Нельзя дать уйти этому типу до приезда Майка. Но не орать же, призывая медперсонал на помощь и тем самым подвергая их возможной опасности. У этого типа же на лбу написано, что он плохой парень.
Минуточку. Плохой парень, точно! Плохой парень, что выливает пиво в лицо незнакомцам и рвется им врезать. А потом…
— Зато я теперь знаю твое и обещаю, пересечемся обязательно, сахарочек, — он развернулся и явно намылился уйти. А у меня от этого протяжного “сахаро-о-очек” вспышками в голове: его жар, его вес, прижимающий меня сначала к машине, потом к постели, стоны полоумные, его рот на мне повсюду бесстыжий, ощущение вторжение его члена, его мощные, разбивающие меня в пыль толчки и ствол моего Глока у его лба.
— А ну стоять, мерзавец! — попыталась рявкнуть я и рвануться с постели. Вышел жалкий хрип, и ноги чуть не подогнулись под собственным весом. — Руки за спину, чтобы я их видела. Живо!
— Бля-я-я, только не опять, — застонал он, глянув на меня через плечо. — У меня ж от этих команд твоих опять встал намертво.
— Где мое оружие, придурок?
— Сюда, шериф, — послышался голос моего доктора за пределами огороженного занавесками пространства. — Она здесь.
— Пукалку твою верну, клянусь. Просто побоялся тащить ее в больницу. А вот сейчас в темпе решай, что мы говорим шерифу, — прошептал мой случайный любовник, он же подозреваемый, резко развернувшись ко мне. — Правду и ничего кроме правды, сахарочек?
Глава 8
— А я говорил! — ткнул в меня пальцем коварно ухмыляющийся Коннор.
Мне оставалось лишь закатить глаза и пробормотать нечто невразумительное, чуть не кончая от гастрономического кайфа.
Нет, с появлением в семье Кетрин, которую умудрился охомутать (не иначе каким-то, мать его, чудом) наш раздолбай и бабник Дизель, нам периодически устраивали праздники живота, ради которых любой из нас с радостью был готов побыть мальчиком на побегушках, типа смотать в супермаркет с Кэтти или почистить для нее даже — о ужас! — гору лука. Но чаще всего Дизель, из ловеласа и дамского угодника превратившийся в злющего сварливого собственника, молча показывал сходу два средних пальца, и нам только и оставалось, что захлебываться слюной от запахов, плывших по всему ангару. Попытки любого неокольцованного членоносца прорваться на кухню под видом помощи пресекались нашим новым женатиком, ошалевшим на почве защиты подступов к своей прелести, в жесточайшей форме, вплоть до удара в печень по-тихому. Зато потом уж мы набивали ненасытные утробы под самую завязку.
Я к чему это все — даже Кетрин не делала нам ТАКОЙ вкусноты.
И апельсиновый джем!
Я вот как-то и не думал, что джем не обязательно должен быть приторно сладким, как привыкли все думать. Этот был… кисло-сладко-острым, причем сладости как раз было меньше всего. И я бы скорее назвал его не джемом, а соусом, но кто я такой, чтобы спорить с сержантом. Сказано джем, значит джем.
— Коннор, хватит, я сейчас лопну, — простонал я при виде новой порции только что снятых со сковородки панкейков. Сказать-то сказал, но, сука, самому остановиться прям не под силу. Точно как этой ночью в постели с его сестрой. Бля.
Нет, пока ехал к нему, я уже успокоился по этому поводу. От слова совсем.
Тот вариант, когда после первой легкой паники внезапно кристально ясно осознаешь: все, походу я припарковался. И похрен, что раньше с тобой такого не случалось. Никакой тут трагедии или попыток отрицать. Мужики такие вещи не отрицают, не истерят и бездумно не барахтаются в попытке выплыть на авось. Хотя бы на того Мангуста поглядеть. Он разве носился с утреца по нашему логову, посыпая пеплом яйца, и орал "ой, что же мне делать?". Не-а, он встал на след своей сбежавшей Али и нашел-таки ее. Ибо так и надо. Понял, что встрял — целенаправленно уж греби в конкретном направлении. В смысле к ней.
Да, у меня такое впервые. Да, никто ничего не может знать наверняка. Да, у Перлиты Сантос однозначно нет меня в ее жизненных планах на будущее. У меня она есть. Потому как смотри выше — я припарковался. Прямо где-то между ее идеально-роскошными грудями и охуительно-восхитительной киской. Па Джек был абсолютно прав. Свою женщину ты узнаешь сразу. Не знаю, как там про первый взгляд, но вот, сунув в нее впервые член, — однозначно. Пох мне, насколько это пошло для кого-то звучит и что детям такое не расскажешь. Там разберемся.
— Жри давай, зря я что ли тут как придурок столько теста наболтал? — ухмыльнулся приятель, лихо перемещаясь от плиты к столу. — Не поверишь, чувствовал себя как не в своей шкуре. Это ж вроде как бабская обязанность — мужика кормить… — Он еще раз усмехнулся, но на этот раз совершенно не весело. — Да только в моей жизни все, сука, наоборот. Сеструха носит значок шерифа и гоняется за извращенцем, а я на кухне кручусь, бля, в кружевном передничке.
Я с сомнением оглядел его армейские штаны и болотного цвета футболку, в паре мест заляпанную чем-то белым, наверняка тесто капнуло. Никакого передничка на нем не обнаружилось.
— Коннор, я… — я запнулся, не зная, как выразить словами то, что в этот момент чувствовал.
— Не-не-не, мужик, даже не думай, — махнул он, как если бы назойливое насекомое гнал. — Это секундная слабость. Которой ты не увидел бы, если бы эта упертая ослица слушала своего старшего брата. Просто выбесила она меня. — С “ослицей” перебор, но что реально способна мигом разводить на эмоции, подтверждаю и подписываюсь. — Так… Нормально у меня все. Да честно. У меня и с бабами полный порядок. Ну, за бабки, конечно, но… знаешь… так даже лучше. Приехала, оттрахала меня до звездочек в глазах, забрала деньги и свалила. И никакого тебе мозгое*ства сутками напролет. Ты же видишь, я весь свой быт приспособил под себя, а так пришлось бы голову ломать, как сделать так, чтобы было удобно всем.
Это да, быт в его коттедже был приспособлен исключительно под самого Коннора и специфику его передвижения: низкие столешницы кухонного гарнитура, никаких навесных полок — все в пределах его способности дотянуться с кресла, никаких порожков, широкие пандусы вместо ступенек, такие же широкие двери во все помещения. И всего одна комната на втором этаже, вернее, под крышей, куда вела лестница.
