стороны, появляется куча свободного времени. И человеку творческому должно было бы его использовать с умом, на реализацию планов. Мне так казалось. Но увы что-то не получается. Все мысли сосредоточены на здоровье, главная задачей становится суметь выздороветь, восстановиться. Не знаю, но как-то по мне, работать к тому же привык в других условиях. С чашечкой кофе и плиткой шоколада. Сосредоточиться в кресле на мыслях. Ну не получается в палате, сидя на кровати, когда снуют вокруг все туда-сюда творить. Так что я пока временно в простое. Хотя глубоко убежден, что все в жизни нам дается не просто так, а для чего-то. Вот только я пока не понял, как использовать во благо сие бедствие.
Он скучал и тосковал по ней. Два дня всего, а тянутся так долго. Без милых рук, нежных прикосновений, без ее взгляда и слов, тоска жгучая. Он смотрел в окно, там бушевала метель. Он же видел в свете фонаря ее фигуру. В дрожании ветвей дерева на ветру угадывал ее развивающиеся волосы. В кружении снежинок читал ее тонкие пальцы. В сумраке комнаты на фоне окна рисовал ее обнаженную грудь, ее талию, плечи и бедра. Едва слышимый шорох он воспринимал за ее нежный шепот. Он вновь и вновь в темноте ночи, в переулках комнаты обнимал и целовал ее. Он наслаждался ее едва уловимым теплом, ее запахом, витавшим в воздухе. Он полюбил метель, потому что она была ее продолжением. Снегопад принес сквозь расстояния к нему ту, по которой он так скучал. Снегопад принес ему слова, что будто цветы он подарит при встрече ей:
Любовь моя, мой ангел от края земли,
Мы крепко друг в друге с тобой проросли.
Воет вьюга, гнутся ветви, гудят фонари,
А я все упрямо твержу, где ты моя визави?
Мужчина и женщина, им трудно понять друг друга. Хорошие мужчины жалуются хорошим женщинам на плохих женщин. Хорошие женщины жалуются хорошим мужчинам на плохих мужчин. Высказывая взаимные претензии, они отстаивают каждый свою сторону, не понимая, что находятся на одной и той же стороне. Спор длится долго и не кончается. Но она была другой. Душу ее неоднократно ранили прежде, но все равно она поверила ему. Она отдала всю себя в распоряжении его рук и слов. Единственное что не любила она это обручальные кольца. Он же не требовал от нее демонстрационного показа своей принадлежности ему. Он знал и чувствовал, что душой она крепко обручена с ним. Ему не нужны были оковы на ее нежных руках. Он принимал и любил ее такой, какая она есть кроткой, нежной, смущенной. Он, обняв ее за талию, прижав крепко к себе, словно перышко легко приподнял и посадил ее на стол. Она откинулась назад, открыв поцелуям грудь и плечи. Она его манила и притягивала к себе, обручая с собой своим нерушимым кольцом. Она смущалась и не знала, что с ней происходит. Ей нравилось, как и что он говорил. Как нежно и проникновенно шептал ей на ушко трогательные слова. Он просил ее поддаться наслаждению и не думать больше ни о чем. Она чувствовала его в себе. Чувствовала его дыхание на своем плече, его поцелуи на своей шее. Он дышал вместе с ней, прижимал к себе и отпускал. Двигался с ней в так, был в ней. У них было единое дыхание, одно на двоих. Она обнимала его все крепче, так, что они сливались в единое целое. Она чувствовала его тепло там, внизу живота, его движения, его мощную пульсацию. Он продолжался глубоко в ней рекой жизни. Она обручалась с ним нежно, крепко и нерушимо. Эти кольца в отличие от обручальных колец не жгли ее, а доставляли радость и блаженство. Она любила его и не искала более объяснений своим чувствам. А он лишь только повторял: “Моя, моя, моя…”
Он налил крепкого зеленого чаю цвета древесной смолы. Она, задумав что-то, хитро улыбнулась и распечатала плитку шоколада. Он спокойно и безразлично сел за стол. Она словно кошка молниеносно прыгнула ему на колени. Он прижал ее к себе так сильно как мог. Ногами она крепко обхватила его за талию. Сквозь две тоненькие футболки животом она чувствовала мурашки на его коже. Ей уже казалось, что его сердце бьется у нее внутри. Так громко, так искренно, так нежно. Тук-тук, тук-тук подстраивались два сердца в унисон друг другу. Он массировал ей спину. Она отломила дольку шоколада и тут же спрятала от него за дивным бутоном алых губ. Чувственные, пухлые, они были так близко к его губам. Они едва соприкасались. Она вновь хитро улыбнулась. Ее руки обвили его шею. В поцелуе долгом и сладком она не хотела так просто отдавать ему свой шоколад. Тогда он украдкой отломил очередную дольку от плитки, прервал поцелуй и демонстративно отправил шоколад в рот. Она, не зная всех его намерений, обиженно нахмурила брови. Он же теплом своего языка растопил дольку, превратив сладость в жидкий напиток. Она всегда телом следовала велению его рук. Вот и сейчас поддалась его движениям и наклонилась набок. Теперь уже его губы, такие же чувственные волновали ее взгляд. Она коснулась их пальцами. Но он, отрицательно кивнув головой, дал ей понять, что сейчас намерения его другие. Он желал напоить ее теперь уже своим шоколадом. В поцелуе долгом отдать ей все до капли.
Иногда дождь согревает душу. Летний, теплый он насыщает душу красками и чувствами, освежает тело и наполняет мыслями сознание. Но иногда чаще осенью или ранней весной дождь обжигает холодом. Он, вымывая эмоции, студит сердце, если не успеешь укрыться в теплом, уютном уголке. Она поначалу просто грустила, ибо он чуть-чуть опаздывал, его опередил холодный дождь. Она тосковала и замерзала, сидя у окна. Полуобнаженная, в легком, коротком платье, она обняла ноги и опустила голову на колени. Ей бы укрыться под теплым одеялом с чашкой горячего чая в руке, где-нибудь в уголке комнаты. Но она упрямо ждала его, расположившись как можно ближе к холодной, разделяющей завесе из мелких капель что зависли почти неподвижно по ту строну стекла. Он торопился к ней, мысленно слал ей тепло и объятья. Он целовал ей плечи и спину, шептал нежные слова. Она
