— Не имеет значения, что они болтают, — быстро произнес Карл, по-своему истолковав мое поведение. — Пусть проваливают в бездну! — Он прижал мою голову к своей груди, словно я была малым ребенком, испугавшимся темноты. — Главное, что ты жива и на свободе. А с остальным мы справимся. Вместе, слышишь? Ты и я. Как когда-то давно, как мы и хотели. Если ты только позволишь.
Ох, милый Карл! Я невольно улыбнулась и подняла на него взгляд. Провела рукой по короткой бородке, окаймляющей стиснутые губы. Прежде он предпочитал бриться полностью, однако новый образ ему шел, добавляя возраста и значимости. И привлекательности, что уж тут лукавить.
Несмотря на скромное состояние и баронский титул, Карл Мейдлиг, старший секретарь герцога Гвейстера, привлекал больше внимания, чем иные графские отпрыски. Молодой, великолепно образованный, к тому же отмеченные доверием моего отца, он мог бы выбрать практически любую женщину — от неприлично богатой дочери торговца до титулованной дочери графа с родословной, идущей если не от бога, то уж точно от его ближайших потомков. Однако он выбрал меня.
Единственную, кого бы ему не отдали ни при каких обстоятельствах.
Я поняла это далеко не сразу. Мне было тринадцать, ему — пятнадцать, когда мы увиделись впервые. Юноша поступил на службу вместе с десятком таких же, как он, но неожиданно показал недюжинные способности и в ведении дел, и в заведении знакомств. Через год выяснилось, что его — единственного из всех служащих отца — знают по имени практически в каждом благородном доме. Еще два года спустя он оказался желанным гостем на приемах и балах. Для одних — как остроумный собеседник, для других — как короткий мостик для общения с герцогом, для третьих — в статусе перспективной партии.
Карл стал нашим с отцом спутником на официальных выездах и королевских приемах, около него всегда вились стайки молоденьких девиц и их настороженных матушек. Однако, к вящему одобрению (и тихому разочарованию) аристократии, ни скандала, ни романтической истории так и не сложилось. Он был мил, но сдержан, обаятелен, но предельно вежлив. И ни разу не дал повода для пересудов. Отличное сочетание качеств, поднявшее его стоимость на брачном рынке выше, чем было допустимо для человека его статуса.
Мне было семнадцать, когда он в первый и в последний раз рассказал мне о своих чувствах. Сказал, что понимает их безнадежность, что не ждет моего ответа. Просил лишь позволить быть рядом и поддерживать, как бы ни сложилась моя судьба.
Я растерялась. С одной стороны, я была польщена: еще бы, самый неуловимый жених столицы у моих ног. С другой, чувствовала раздражение: он даже не попытался бороться за мою руку и сдался без боя! Что за слабость?!
Со свойственной юности непоследовательностью, я позволила ему поцеловать себя, а уже на следующее утро, испугавшись, что кто-то нас видел и поползут слухи, рассказала обо всем отцу.
К моему несказанному удивлению, скандала не вышло:
— Это действительно был только поцелуй? — уточнил он.
— Клянусь! Ничего более, мы бы никогда не…
— Хорошо. Я тебе верю. И ему тоже: он поклялся, что не перейдет черту.
Я воззрилась на отца в немом удивлении. Он знал? Более того: знал и позволил Карлу сделать это?!
Папа кивнул:
— Только слепой бы не заметил его чувств. Однако, мы трое знаем, что ничем большим, чем нежная привязанность, это быть не может. Он пришел ко мне сам, мы поговорили и всё обсудили, как мужчина с мужчиной. Карл любит тебя по-настоящему — бывает и такое — и не станет ломать твою жизнь. В противном случае…
— Ты уничтожишь его, — тихо закончила я, нимало не сомневаясь в том, что отец именно так и поступит.
— При малейшем подозрении, что твоя репутация может пострадать, — кивнул он. — И не важно, кто станет причиной этого подозрения — ты или он. Это понятно?
— Да, — потупилась я.
— Вот и хорошо, — он подошел и ласково потрепал меня по щеке. — Ты разумная девушка, достойная высокой судьбы. Будь аккуратна и внимательна. Об остальном я позабочусь сам.
Я удивленно вскинула на него глаза, не совсем понимая, о чем «остальном» он говорил. Однако объяснений не последовало, и мне позволили удалиться. Карл сохранил должность и положение, я — доверие отца. Едва зародившаяся любовь осталась тайной для всех.
Несколько лет спустя, когда начались аресты, я вспомнила и об этом разговоре, и о чувствах, так и не ставших реальностью, и горько корила себя. Знать бы заранее, что мне будет угрожать плаха, плюнула бы на мнение общества и позволила Карлу зайти намного дальше поцелуя, а может, и сбежала бы. Потеряла бы титул, состояние и положение, но получила бы шанс на жизнь с любимым.
Они говорили мне, что Карл арестован. Они утверждали, что он умер под пытками, казнен, повешен. Или что он рассказал всё о заговоре, чтобы выкупить свою жизнь, что дал показания против герцога, которые теперь я могу подписать — и тоже стать свободной. И что он бежал из страны, оставив меня гнить в подземелье.
Я не поверила. Ни тогда, ни позже. Да простят меня боги, но в моих молитвах его имя всегда шло рядом с именем герцога Гвейстера.
И теперь он стоял рядом, сжимая меня в объятиях. Сильный, нежный, встревоженный, все еще влюбленный и… Свободный.
Я аккуратно высвободилась из его объятий и отступила на полшага, рассматривая внимательнее его дорогой, подчеркнуто элегантный сюртук и плащ, сапоги из отлично выделанной кожи, украшенные серебряными пряжками. Под плащом поблескивала белыми искорками цепь с массивной подвеской, ворот безукоризненно белой шелковой рубашки оторачивало кружево, на указательном пальце левой руки покоился массивный золотой перстень с печаткой.
Сердце неприятно кольнуло от внезапно вспыхнувшего подозрения. Я остро почувствовала пропасть, пролегшую между нами. Замученная, бледная, потускневшая девушка рядом с ярким, сильным, полным жизни и страсти мужчиной.
Свободным мужчиной. Свободным и состоятельным мужчиной, будто ничего страшного в его жизни и не случилось, внезапно дошло до меня. Кажется, я многое пропустила за эти полгода.
— Ты изменился, — наконец произнесла я. — То есть, выглядишь хорошо, даже очень.
В его глазах вспыхнула радость и совсем немного — гордость, а потом его плечи напряглись. Скрытый смысл моих слов дошел до него с запозданием. Улыбка погасла, гримаса боли исказила всё еще любимые черты лица.
— Вики, — неверяще протянул он, — ты же не хочешь сказать, что…
— Вики больше нет, — вздохнула я, выпрямляя спину, но отводя взгляд. — Леди Сюзанна Виктория Альгейра умерла. Осталась Сюзанна Штрогге.
Совсем новая, не та, которую ты помнишь.
— Нет, — он порывисто шагнул вперед, поймал моё лицо в ладони, не позволяя отвернуться, — посмотри на меня!
В его тоне звенели страх и растерянность:
— Ты — это ты, всегда, что бы не случилось. Вики, моя Вики… Сильная, смелая, дерзкая! А я — всё ещё я: мужчина, который любит тебя всем сердцем. Что они тебе сказали обо мне? Как обманули?! Что сделали?!
Он вдруг отпустил меня и отвернулся, прикусив край ладони, чтобы не зарычать от гнева.
— Это правда, да? Тебя не просто держали в обители всё это время?
Я удивленно моргнула, не совсем понимая, не ослышалась ли. Осознание накатило резко и страшно: вот, оказывается, что было сказано непосвященным! Дочку преступного герцога просто закрыли в келии для молитв. Так милосердно, так благочестиво. Интересно, мужа я нашла там же? Это же так обыденно: герцогиня и палач вместе поют хвалу солнечному покровителю в тиши и уединении храма. Я задохнулась от нахлынувших эмоций.
— Тебя допрашивали? — продолжил Карл уже тише. Я кивнула. — Проводили дознание? — Отвела глаза и поежилась, невольно запахивая плащ на груди. — Тебя пытали…
Он побелел, как полотно, и согнулся, пряча лицо в ладонях, будто его ударили в живот.
— Я убью их, — глухо произнес он. — Одного за одним. Каждого, кто посмел поднять на тебя руку. Клянусь. А потом можешь вырезать моё сердце и бросить его псам за то, что не смог уберечь тебя.
