Он вновь подошел, упал передо мной на колени, обнял мои ноги и ткнулся лицом в ткань юбки.
— Прости меня, Вики. Я не знал, клянусь.
Он поднял на меня глаза, полные муки, раскаяния и тоски, пальцами сжав мой подол. Я застыла, разрываясь от бури, клокочущей в груди. Карл, мой единственный возлюбленный, о спасении которого я мечтала долгие месяцы, на прощальный взгляд которого надеялась перед тем, как умру в непроглядной темноте камеры, стоял передо мной на коленях, вымаливая милость и лишь сейчас осознавая, что в действительности произошло.
— Одно твое слово — и мы покинем город. Я увезу тебя в безопасное место. За углом ждет экипаж, у меня есть поддельные документы для нас обоих, деньги, одежда, верные друзья, которые помогут замести следы, скрыться так, что ни один маг, ни один король никогда нас не найдет. Да в бездну! Ты даже не обязана ехать со мной, я пойму, если ты не захочешь больше видеть меня, Сюзанна. Я дам тебе всё, что нужно, чтобы сбежать из города. У тебя будет состояние и свобода, чтобы не зависеть ни от меня, ни от кого бы то ни было до конца жизни.
Я стиснула кулаки так, чтобы пальцы заныли. Сердце билось пойманной птицей, жар мужской ласки и собственного желания еще горел на моей коже, я почти наяву ощущала дыхание соленого морского ветра — запах путешествий и свободы. Однако мысли уже остыли и заработали с четкостью заводного механизма.
— Скажи что-нибудь, — почти прошептал Карл, опуская голову. — Накричи. Ударь, если хочешь. Только не молчи, прошу.
На минуту между нами повисла оглушающая тишина, а потом, не выдержав напряжения, я протянула руку, ласково коснулась его кудрей, невольно сжимаясь от восхитительно приятного чувства близости. Карл попытался поймать мою ладонь, чтобы оставить на ней поцелуй, но я не позволила: сжала пальцы и дернула волосы, заставив его поднять голову:
— Где ты был? Последние полгода. Я хочу знать, что с тобой произошло.
Надо отдать ему должное — ни единой капли смущения или растерянности на его лице не появилось. Владеть собой его учил не только мой отец, но и вся та банка змей и скорпионов, что по неведомой случайности звалась высшим обществом и в особенности — королевским двором. Нам, рожденным и живущим в тени трона, приходилось быть осторожными, прятать эмоции, отыгрывая положенные происхождением роли. Мне казалось, что это нормально и естественно, но Карла я никогда не ставила в один ряд с придворными льстецами и интриганами, слишком уж честен и искренен он был по отношению ко мне и моей семье.
И поэтому теперь, не увидев ни малейшего намека на испуг в его глазах, я дрогнула: что, если мои подозрения беспочвенны, и я только что унизила того, кто продолжает любить меня?
— Я предал тебя.
Ответ повис в воздухе, явно нуждаясь в дополнениях и разъяснениях.
— Каким именно образом? — ровным тоном поинтересовалась я. — Только не говори, что тебя обманом заставили подписать признания или обвинения против отца.
Его брови удивленно взлетели вверх, в глазах вспыхнуло изумление:
— Я бы не стал. Никогда в жизни.
Он сжал губы и поднялся, упрямо вздернув подбородок.
— Думай, что хочешь, но я не знал, насколько всё плохо, пока не вернулся в столицу.
Ах да… Я нахмурилась и потерла лоб. Заточение, похоже, повредило не только мою способность рассуждать здраво, но еще и перемешало воспоминания, стерев и исказив часть из них.
— Тебя же не было в городе, когда всё рухнуло, — медленно пробормотала я, вытягивая из прошлого обрывки событий. — Ты был в имении родителей, кажется, твоя мать заболела, и герцог позволил тебе отлучиться ненадолго.
— Именно, — он кивнул.
— Мне сказали, что ты вернулся на следующий день…
— Так и было бы, если бы знал, но меня не посчитали нужным известить, — он покачал головой. — Я приехал спустя несколько недель, Вики. Всё уже было кончено: ваш дом опечатан и передан короне, приговор герцога оглашен и приведен в исполнение, большинство его друзей брошены в подземелья или сосланы, а ты пропала бесследно. Говорили, что тебя отослали в обитель, замаливать ошибки отца, и что король милостиво взял тебя под личное покровительство.
Меня передернуло. Так себе покровительство вышло. Выходит, отца казнили почти сразу, а мне сказали об этом лишь месяцы спустя. Сволочи. Они лгали мне, шантажировали, пугали, чего ради?! Лишь для того, чтобы унизить и сломать? Потешить раненое самолюбие? Дать волю самым низким порывам души?
Это была ошибка. Отец всегда говорил, что поверженных врагов, особенно тех, кто претендует на твою власть, следует убивать. Желательно, на глазах толпы под рев труб и грохот барабанов, чтобы ни у кого не возникло сомнений: вот виновный, вот его голова катится с плахи, некому поднять оброненный стяг и объявить себя чудом спасшимся борцом за собственную правду. Я никогда не понимала, почему, считая милосердие к поверженным долгом.
Теперь, кажется, начала понимать.
— Мои соболезнования, — продолжил Карл с тоской в голосе. — Герцог был великим человеком, способным на отчаянные поступки. Мне его не хватает.
У меня горло перехватило, глаза противно защипало. Папа, как же так? Мы даже не простились по-человечески…
— Я любила его, Карл! Всем сердцем, как никого на свете! — всхлипнула я. Его не должны были казнить, он был невиновен.
— Он сознался, — Карл скорбно наклонил голову. — Это ведь благодаря ему меня не тронули. Он назвал имена соучастников — сплошь высшая аристократия, ни одного мелкого дворянина, вроде меня.
А вот горничных и лакеев его признание, очевидно, не уберегло. Как и конюхов, посыльных, старого привратника, кухарку с целым выводком поварят, чьи перепуганные мордашки до сих пор являются мне в кошмарах.
— Герцог был невиновен.
Ублюдки: и король, и канцлер. Наверняка они шантажировали его моей жизнью, как и меня — его. Вынудили назвать имена наименее угодных трону людей, когда вытрясли всё возможное из прислуги и убедились, что им нечего поставить в вину отцу.
— Он подписал всё, что они пожелали, но так и не раскаялся, не попросил о помиловании для себя лично. Пролитой крови хватило, чтобы успокоить страхи короля и возмущенной толпы, бунта не случилось, разбирательство закончилось довольно быстро.
Ты ошибаешься, Карл. Для меня оно тянулось почти шесть месяцев.
— А ты? Что о заговоре знал ты? — произнесла я вслух, испытывающе глядя на него.
— Ничего, — он посмотрел мне прямо в глаза, и я облегченно вздохнула: не лжет. — Клянусь: если бы знал, то сделал все, чтобы спасти его, вас обоих. Собственно… — он смущенно потупился, — я пытался. Готовил побег, вербовал людей, расспрашивал служителей храмов в каждом уголке страны, был готов подкупить всех и каждого за одну только весточку о тебе. Когда услышал о браке, о том, что ты в столице, чуть не сошел с ума. Бросился к вашему дому, но вовремя одумался, понял, что меня заметят. И стал ждать, решил, что если это правда ты, то я найду тебя перед солнечным ликом, — он кивнул в сторону башенки храма.
— Ты хорошо меня знаешь, Карл.
Я протянула ему руку, он посмотрел на нее с недоверием, напряженный, как тетива охотничьего лука. Медленно, робко, осторожно, будто боялся спугнуть, коснулся моих пальцев:
— Ты простишь?
— Ты не виноват.
— Я не спас. Должен был быть рядом, защитить, похитить у них из-под носа.
— Я бы не бросила отца одного, — осознание этого оказалось внезапным даже для меня. — А ты бы погиб ни за что, — набрала в грудь воздуха и выдохнула: — Если бы я потеряла еще и тебя, то не выдержала бы, — голос дрогнул, напряжение схлынуло, а вместе с ним ушла и скованность. Каждая следующая фраза теперь давалась легче предыдущей. Я снова провела рукой по его щеке и приблизилась, почти касаясь его губ своими: — Ты нужен мне, Карл. Живой и сильный. Потому что кроме тебя некому помочь мне восстановить справедливость и очистить имя отца. Если и вправду любишь меня, поклянись, что пойдешь за мной до конца и отомстишь за его смерть и за то, что мне пришлось пережить.
