— Все напрасно, я тебя узнала, — сказала она, обращаясь к стройной: — Оставь нас на две минуты. Потом, если захочешь, он твой — до утра, — и, наклонившись к ней, с радостью сказала: — Это он, да, это он.
— Правда? — спросила та удивленно и снова вернулась в угол к кавалерам.
— Не спрашивай, — велела женщина Фридолину, — и ничему не удивляйся. Я попыталась сбить ее с толку, но вот что я тебе скажу: это может скоро кончиться. Уходи, пока еще не слишком поздно. А слишком поздно может стать в любой момент. И смотри, чтобы не следили за тобой. Никто не должен узнать, кто ты. Иначе с твоей спокойной и мирной жизнью будет покончено навсегда. Уходи!
— Я увижу тебя снова?
— Нет, это невозможно.
— Тогда я остаюсь.
Дрожь прошла по ее нагому телу. Эта дрожь передалась Фридолину, он почувствовал себя опьяненным.
— А чем я рискую? Не больше, чем своей жизнью, — сказал, он. — Сейчас ты мне дороже жизни.
Он взял ее руку и попытался привлечь женщину к себе. Она снова в отчаянии прошептала:
— Уходи!
Он рассмеялся и услышал свой смех в отдалении, как это бывает во сне.
— Теперь я, кажется, начинаю понимать, куда я попал. Вы все здесь не для того ли, чтобы своим видом сводить с ума. Ты просто играешь со мной, хочешь окончательно лишить меня рассудка.
— Уходи, иначе будет слишком поздно.
Но он не хотел ее слушать.
— Разве здесь нет потаенных покоев, в которых могут уединиться пары, нашедшие друг друга? Что-то непохоже, что вскоре кавалеры, галантно поцеловав дамам ручки, вежливо распрощаются и удалятся.
И он указал на соседнюю залу, где в лучах ослепительного света под неистовые звуки рояля кружились пары. Разгоряченные белые тела обвивали голубые, красные, желтые костюмы. Ему казалось, что сейчас никому нет дела до него и женщины рядом с ним. Они стояли совсем одни в почти темном зале.
— Напрасные надежды, здесь нет никаких покоев, как ты себе воображаешь. Это последний шанс. Беги!
— Пойдем со мной.
Она резко, словно в отчаянии, покачала головой. Он снова рассмеялся и не узнал своего смеха.
— Ты смеешься надо мной? Неужели эти мужчины и женщины пришли сюда только для того, чтобы разжечь друг в друге огонь страсти, а затем отвергнуть? Кто может тебе запретить уйти со мной, если ты хочешь?
Она тяжело вздохнула и опустила голову.
— А, теперь я понимаю. Это наказание для тех, кто проник сюда без приглашения. Вы не смогли бы придумать ничего более жестокого! Отмените приговор, помилуйте меня, придумайте другое наказание, но только не говорите, что я не могу уйти с тобой!
— Ты сумасшедший. Я не могу уйти отсюда ни с тобой, ни с кем-либо другим. И тот, кто стал бы преследовать меня, поплатился бы моей и своей жизнью.
Фридолин почувствовал, что у него начинает кружиться голова, его рассудок и чувства будоражила, возбуждала и пьянила эта женщина, ее благоухающее тело, царившая здесь атмосфера, преисполненная таинственной, загадочной чувственности. Он чувствовал себя одновременно опьяненным и алчущим от всех событий этой ночи, ни одно из которых так ничем и не закончилось, от себя самого, от своей смелости, от бурлящего в нем ощущения перемен.
Он дотронулся рукой до покрывала, скрывавшего ее голову, словно хотел сорвать его.
Но она схватила его за руку.
— В одну из ночей кому-то из присутствующих пришло в голову сорвать у одной из нас покрывало с головы во время танца. С него сорвали маску и выставили вон.
— А что стало с женщиной?
— Вероятно, вы читали о красивой молодой девушке… Это случилось всего несколько недель назад. Она приняла яд за день до своей свадьбы.
Фридолин вспомнил заметку в газете и назвал имя. Не та ли это девушка из княжеского дома, которая была помолвлена с итальянским принцем?
Женщина кивнула.
Тут перед ними возник кавалер. Он казался самым знатным из присутствующих: на нем единственном был белый костюм. Коротким, вежливым, но властным поклоном он попросил разрешения пригласить даму на танец. Фридолину показалось, что какое-то мгновение она колебалась. Но он уже обнял ее, и вскоре они кружились в соседней ярко освещенной зале вместе с другими парами.
Фридолин остался один, и от наступившего одиночества его пробрала дрожь. Он огляделся. В этот момент, казалось, никому до него нет дела. Вероятно, это была последняя возможность беспрепятственно покинуть дом. Но, тем не менее, что-то заставляло его оставаться в углу, где он чувствовал себя невидимым и незаметным: боязнь бесславного и несколько смешного возвращения, неутоленное, мучительное желание восхитительного женского тела, аромат которого все еще витал рядом с ним; или соображение, что все произошедшее было лишь испытанием его мужества, и что великолепная женщина должна достаться ему в качестве приза, — он и сам этого не знал. В любом случае, ему стало ясно, что он не может более выносить этого напряжения и что он должен остаться здесь до конца. В этот момент ему также стало понятно, что это может стоить ему жизни. Он находится среди помешанных, среди развратников, но, определенно, не среди негодяев и преступников. Вдруг ему пришло в голову самому подойти к ним и признаться во всем. Да, только таким образом, подобным благородным аккордом должна была закончиться эта ночь, если она должна означать не более, чем бессмысленную последовательность мрачных, грустных, гротескных, похотливых и бесконечно сменяющих друг друга событий.
В этом момент рядом с ним раздался шепот:
— Пароль!
Кавалер в черном костюме незаметно подошел к нему и, так как Фридолин не ответил сразу, задал вопрос еще раз.
— Дания, — сказал Фридолин.
— Совершенно верно, господин, но это пароль для входа. А пароль для дома, разрешите поинтересоваться?
Фридолин молчал.
— Не будете ли вы столь любезны назвать пароль для дома? — прозвучали острые, как нож, слова. Фридолин пожал плечами. Черный костюм вышел на середину залы и поднял руку. Игра прекратилась, музыка затихла. Двое мужчин, один в желтом, другой — в красном, подошли ближе.
— Сударь, назовите пароль, — сказали они одновременно.
— Я забыл его, — ответил Фридолин с неуместной улыбкой и неожиданно почувствовал, как в его сердце наступил покой.
— Очень жаль, — сказал господин в желтом, — потому что здесь не имеет значения, забыли вы пароль или никогда не знали его.
Мужчины в масках заполнили зал, и двери с обеих сторон закрылись. Фридолин стоял один в одежде монаха среди пестрых кавалеров.
— Снимите маску! — прозвучало одновременно несколько голосов. Словно в попытке защититься Фридолин вытянул руки перед собой. В этот момент ему показалось в тысячу раз ужаснее стать единственным человеком с голым лицом в этой толпе масок, чем остаться без одежды. Твердым голосом он сказал: