И не простой недосмотр, ибо науку сосредоточивать все свое естество на единственной цели Менкаура постиг в совершенстве.
Подвел ремешок сандалии.
Он лопнул.
И не просто, а с треском.
Раскрутился, зазмеился по полу.
Менкаура наступил на него, резко запнулся, охнул и шлепнулся на отполированные временем плиты, выстилавшие пол.
Даже в отчаянный, грозивший немедленной гибелью миг писец не утратил хладнокровия. Он собрался в комок, прижал колени почти к самой грудной клетке, изготовился пнуть обеими ногами. Но теперь положение Менкауры сделалось по-настоящему незавидным.
Не сумевший, разумеется, преодолеть инерцию прыжка африканец пролетел два-три локтя, чуть не наскочил на поверженного Менкауру, но каким-то немыслимым усилием извернулся и обрел утраченное было равновесие.
Писец лежал в угрожающей позе, однако ничего решительного, разумеется, поделать не мог. Код о, изрядно запыхавшийся и обозленный, обретался чересчур далеко, чтобы получить внезапный удар по щиколотке, и достаточно близко, чтобы воспрепятствовать любой попытке Менкауры перекатиться и встать.
Негр осклабился. Неспешно пошевелил правой кистью, прикидывая вес меча. Смерил взглядом расстояние до лежащего египтянина.
— Хорошо дерешься, — выдохнул он с хищной улыбкой. — Отлично дерешься! Только меня, буйвола могучего, самая умелая собака в одиночку не возьмет! Уразумел?
Менкаура понял: Кодо собирается изо всех безмерных сил метнуть в него длинный, отточенный, подобно бритве, меч. И метнет почти в упор.
Отвести летящую молнию будет невозможно.
Даже обладая нечеловеческим проворством.
* * *
Помня предупреждения Поликтора, люди Эсона принялись расстреливать миопарону издалека, и при этом отнюдь не жалели пернатых снарядов...
После довольно долгого трехстороннего препирательства, в котором принимали участие Иола, Эсон и Поликтор, старший эскадры (Эсон) все же велел своей пентеконтере возвратиться в гавань, по возможности избегая непонятного огнедышащего судна.
— Еще со своими драться недоставало! — крикнул он Поликтору.
— Согласен! — зарычал достойный капитан. — Только свои почему-то не желают оставить нас в покое!
Сами виноваты! Вас посчитали мятежниками.
— Нас? Выполнявших приказ лавагета?..
Минут через двадцать, выслушав последние наставления, келевст развернул огромное судно и двинулся вспять.
Пожалуй, разумнее всего было бы Эсону возглавить корабль самолично. Однако в оба уха командиру эскадры сыпались взаимоисключающие доводы, и Эсон решил, на всякий случай, не двигаться с места.
Если права Иола — он выполнит приказ наилучшим возможным образом и заслужит благодарность Арсинои.
А ежели и впрямь стряслась хитрая государственная измена (этого Эсон, одолеваемый смутными и явными подозрениями, тоже не исключал), он лично возьмет под стражу экипаж ладьи, четырнадцать отроков и отроковиц и, разумеется, бойкую придворную даму, несомненно причастную ко всей заварившейся каше...
Упомянутые отроки и отроковицы, не разумея по-критски, все же почуяли неладное. Не почуять было попросту немыслимо. Ксантий улучил минуту и приблизился к Иоле.
— Что происходит, госпожа? — спросил он тревожным голосом. — Нас возвращают в Кидонию?
— Хотят вернуть, — сказала Иола на койнэ. И отважно прибавила: — Однако ничего у них не получится.
Отнюдь не успокоенный, Ксантий лишь головой покрутил и отошел к своим соплеменникам. Последовала тихая, но весьма оживленная беседа, из которой Иола, даже напрягая слух, не различила ни слова.
— Не преследуйте мерзавца! — напутствовал Поликтор отплывающих. — Но, ежели он сам захочет свести близкое знакомство, бейте с четырехсот локтей и уклоняйтесь! Не раздумывайте, не шутите с огнем. В буквальном смысле!..
Этруск об этом ничего не знал и растерялся изрядно.
Было от чего.
Пропускать возвращающуюся пентеконтеру мимо он не решался: вдруг, Тиния не доведи, афинян, заодно с Иолой, забрали с галеры и во всю прыть волокут в Кидонию?
А как быть? Не атаковать же судно, где, по сути, везут заложниками тех самых людей, которых он столь ретиво спасает?
С другой стороны, пентеконтера, сопровождавшая ладью, должна была или вступить в сражение с преследователями, или плыть за ними..
Второго не замечалось. А первое заняло бы немало времени...
Покуда Расенна ломал себе голову, двигаясь встречным курсом и готовясь пройти локтях в ста пятидесяти от боевого корабля, критяне решили, что неизвестный враг замыслил напасть.
И, сблизившись на два плетра, открыли ураганную стрельбу.
Правда, архипират воспользовался недолгой передышкой и велел расположить оставшиеся без употребления серединные заслоны плашмя, на манер зонтиков. Но миопарона была все же достаточно велика, а щиты — относительно малы, и надежной защиты от падающих сверху снарядов не получилось.
Менее чем за полминуты этруск потерял убитыми и ранеными добрых полтора десятка человек. Суда продолжали сближаться.
— Табань, — хрипло выкрикнул додумавший отчаянные мысли до конца этруск. — Становись бортом! Пустим и этих ко дну!
* * *
Эсимид уже готовился отдать приказ «весла на воду», когда неожиданный гам заставил его обернуться.
Воины рассыпались по верхней палубе, устремляя взгляды в небо, указывая на что-то руками, жестикулируя и отчаянно галдя.
Проследив за их взорами, остроглазый, как и все моряки, Эсимид увидел загадочное треугольное крыло, несущееся по небу. Различил прицепившегося к нему человека. Увидел вьющегося неподалеку орла.
— Это еще что за..? — взревел капитан — и тотчас умолк.
Разбираться в происходящем не было времени. Да и желания.
Сумасшедший день и событиями полнился безумными. Ни одно из них покуда не принесло критскому флоту ни малейшего добра — совсем напротив.
Необъяснимое бегство афинян.
Пожар во дворце — неслыханно...
Боевая тревога, не объявлявшаяся так давно, что и сигнал-то полузабытый разобрали едва-едва!
Потом — никчемная, вполне безвредная с виду скорлупка, походя уничтожившая две пентеконтеры, неведомо что проделавшая с двумя другими; возможно, затаившаяся там, в редеющем, благодаря ветру, дыме, дабы ударить внезапно и убийственно...
И теперь — летящий человек!
Удирая от ягнятника, мастер спустился до высоты в сто пятьдесят локтей и, несомый Зефиром, готовился миновать пентеконтеру с левого борта. Вилять и уклоняться было недосуг: орел уже пытался продолбить клювом тонкую дельтовидную плоскость. Надлежало попрать всякое здравомыслие и поскорее нырять в дымовую завесу, где упрямый преследователь волей-неволей прекратит бессмысленную погоню...
