И как только отец выносил это? Но да, ведь жена - родом из знатнейшей, значит, развратнейшей семьи французских магов чистых кровей, а ведь всем известно, что в таких семьях невинность дочери получает её отец, а матери растлевают сыновей! И ведь всё равно, хоть и знал, но женился именно на француженке, а не на более воспитанной и менее развращённой, к примеру, итальянке…
… - Северу-ус! Мы уже давно пришли, а ты всё глаз на меня не поднимаешь! Скажи - в чём моя вина на этот раз?
- Ах, Квотриус, звезда моя нездешняя, я… я просто задумался о… разном.
- К примеру, о твоей жизни… там?
- Д-да, а как ты?..
- По твоим глазам. Они печальны так, словно на тебе - все несчастья и горести жителей Ойкумены.
- Да, ты угадал, возлюбленный мой, сейчас я действительно страдаю и за наши души, осквернённые убийствами, и за ещё недавно свободных, никому не мешавших, кочевых варваров, устроившихся на зимнюю стоянку.
Но, постой-ка, за всем этим я забыл одну важную вещь - рассказать тебе, что говорил пленный, ну, то есть, раб теперь. Как же неприятно мне заполучить новых рабов! И представить ты себе не моджешь, звезда моя путеводная.
Надо будет тебе, непременно тебе, пойти к отцу и сказать, чтобы легионы двигались на юго-восток. Скоро мы отыщем тех, кого я ищу.
- И тогда ты сразу же покинешь меня… с ними?
- Нет, они же - грязные, взлохмаченные, вшивые рабы у того племени, значит, тех магов, бывших, правда, надо будет привести в человеческое обличие, а это займёт, по крайней мере, ещё…
О, Мерлин! Скажи мне, Квотриус, что сделали с многочисленными рабами этого племени?
- Их убили - они же такие слабые… Из них не получилось бы достойных рабов - все они были под тридцать лет от роду, а для раба х`васынскх` - это огромный возраст. У них же, этих варваров, вообще мало кто доживает до тридцати. А этим… ничтожествам было лет по двадцать пять, если не больше.
- Квотриус, а скажи-ка ты отцу нашему, высокорожденному патрицию и полководцу, чтобы отдал он приказ солдатам и всадникам не убивать более рабов… покуда я не осмотрю каждого из них, - сказал Северус, сделав вынужденную паузу…
… Я с отвращением подумал, что теперь на моей совести будут ещё и жизни этих несчастных, не… тех, даже, если честно сказать, не… того, кого я так хочу поскорее разыскать и вызволить из рабства.
Что же касалось второго раба с деревянной палочкой - «вельми лепого», то это мог быть только один волшебник в мире - Волдеморт.
Теперь снова Том Марволо Реддл.
Судя по возрасту и красивой внешности, ещё не тот красноглазый урод, любимым занятием которого, наряду с пытками детей Круциатусами и ядами…
О, яды… Поцелуй меня Дементор! Да хоть зацелуй, говоря, что «Ты был нужен Ордену таким - убийцей и шпионом. Это - всего лишь твоя роль», убийства останутся на моей совести, ведь убивали-то моими ядами!
Любил также этот монстр принуждать меня, графа Снейп, изготовителя ядов для потех «Его Темнейшества», эти яды в детские ротики вливать. Но ни разу я саморучно не сделал такого, положившись на свою удачу и незаменимость как для Ордена, так и для Лорда - далеко не всегда доходили у того руки, вернее, после второго пришествия, когда он стал нечеловечески жесток, длиннопалые верхние конечности, до самостоятельного ядоварения, а веселиться хотелось с каждым месяцем всё чаще. «Веселиться» - вернее сказать потому, что это вовсе не смешно - смотреть, как умирает одна замученная жертва за другой, за ней ещё многие и многие. Зачастую устраивались даже «развлечения» с несколькими пытаемыми, тогда и яд доставался только одному - «счастливчику», умиравшему за две - три минуты, а остальные умирали сами, долгою, мучительною смертью в подвалах Малфой-мэнора. Именно там обыкновенно устраивались массовые пытки. Подвалы-то большие, клеток в них полно, да и не запирали замученных в клетках этих. Они, как валились мешком на каменный пол, так больше и не вставали, только корчились в агонии.
Вот и получал я за невлитые яды Crucio за Crucio. Было больно, но это была боль заслуженная, боль расплаты за сваренные яды и загубленные в муках жизни.
Что теперь прикажете делать с наверняка отупевшим от постоянной работы Томом Реддлом, магом - загадкой?..*
… Внезапный поцелуй застал Северуса врасплох.
- Квотриус, ты? - спросил он довольно глупо.
- А кому же ещё быть, как не мне, возлюбленный брат мой Северус? Или успел ты завести себе ещё одного мужчину? - игриво ответил тот. - Может, предпочтёшь меня одному из рабов своих? Солдаты, против обычая, мало насиловали молодых мужчин сегодня, так свежи рабы твои и много младше, нежели я.
Квотриус откровенно насмехался, но любя, над высокорожденным братом. Уж он-то точно знал, что Северусу рабы противны самим существованием своим.
- Квотриус, да разве время сейчас? Ты только послушай, что вокруг творится… - и Северус осёкся.
В лагере стояла практически полная тишина, изредка прерываемая то тут, то там плачами женщин, в очередной раз насилуемых солдатами - новоиспечёнными Господами, но вокруг была ночь. Спали только те, кто был не слишком охоч до женщин потому, как успели совершить свои воистину множественные подвиги разыгравшейся похоти сразу после сражения, а потому не набрали достаточно пленных баб - в пылу после битвы всем изнасилованным перерезали глотки.
Но и этих коротких, жалобных всхлипов, похотливого рычания мужчин и какого-то страшного предчувствия скорой кары за свершённые злодеяния, повисшего над лагерем, словно полоса тумана, осеннего, промозглого, тяжёлого, хотя на самом деле ночь была чистой и довольно ясной - светила Луна в три четверти - было Северусу достаточно, чтобы отогнать от себя всякое любовное желание, хотя его кровь была всё ещё горяча после боя, и плоть неспокойна.
Но Снейп усилием воли усмирил разыгравшееся было от поцелуя, такого родного, жаркого, склоняющего к… Нет, нельзя, после множества убийств, уже свершённых, и насилий, ещё чинимых, нельзя было предаваться им с Квотриусом чистой любви, разделённой, одной на двоих, в этом вертепе греха.
- Нет, нет, Квотриус, побойся богов. Почувствуй - ты же маг - над лагерем веет опасностью, карой небес - слишком много крови, возлюбленный мой, мы все сегодня пролили, всё войско, да и мы с тобой в отдельности. - быстро, склоняясь к любимым губaм, бормотал Северус. - Нет, нет…
Они жадно поцеловались, потом снова и снова.
После поцелуев голова закружилась, как от хорошего коньяка, и Северус быстрыми, рваными движениями начал раздеваться, шепча:
- Нет, нет, мы не должны сегодня… Это грех. Смотри, какая яркая Луна. Разве вам, ромеям, не слишком светло?
