На голую коленку упала холодная капля и только сейчас я поняла, что по моим щекам текут слезы. Стоило осознать этот факт, и тихое капание перетекло в нескончаемый поток. Только без истерики,… пожалуйста…
Истерики не было, потопа тоже. Но что-то мешало поутру радоваться солнечным лучам. Не было желания спускаться вниз на завтрак. И отражение в зеркале предлагало отсидеться в комнате, не показывая родным опухших глаз.
— Ада, завтракать идешь? — стук в дверь и голос дяди Саши.
— Мне не хочется, я полежу немного. Позже спущусь. — ответила я, не открывая двери.
— В чем дело, Бэмби? Ты заболела? Я могу войти? — Я слышала беспокойство в его голосе, поэтому все же открыла дверь и выглянула в коридор. — Ада, ты что плакала? Из-за кого?
Дядя Саша смотрел на меня серьезно, нахмурив брови. Мне даже показалось в его взгляде, будто он винит в этом себя. Странно.
— Не из-за кого. Я не плакала. Просто… просто… мы вчера с Даней ели суши, очень соленые для меня и я напилась воды на ночь, ну, и вот результат. Как-то так.
— Ох, понятно. — замешкался мужчина, отступая. — Вика что-то тоже приболела. Осталась в постели.
— Что с ней? — уже на пути к спальне родителей, спросила я.
Мама для меня все. Она заменяла мне и отца и бабушек с дедушками. Учитывая, что папа и его родители живы и здоровы. У отца была работа, какие-то бесконечные дела. У него не было времени для доброго или ласкового слова для меня. Не было времени на то, чтоб подойти и спросить, как у меня дела. Единственное, чем он интересовался, это как я одета, а так же мое поведение. Бабушка и дедушка по папиной линии с нами не общались. Не знаю почему, никто не рассказывал. У мамы родителей не было. Ее воспитывала бабушка, но она умерла, как мне исполнилось семь.
Нас было двое. Я и мама. Все секреты я доверяла ей. Если у меня проблемы, их помогала решать мама. Если мне нужна помощь, ее мне оказывала мама. Походы по магазинам, родительские собрание. Со мной была мама. Мы с ней даже кормушки в садик и начальную школу делали сами, без папы.
Я любила свою маму настолько сильно, что не могла представить и дня без нее. Мне никто не нужен был, кроме нее. До недавнего времени…
— Мама. Что случилось? — я зашла тихо в комнату родителей и подошла к постели.
— Ничего… ничего, родная. Просто усталость какая-то. Мы с Сашей попозже съездим к его другу врачу. Сдам несколько анализов и буду, как огурчик.
— Мам, я уже давно наблюдаю, что ты стала чаще уставать и цвет лица все бледнее.
— Все настолько плохо? — улыбнулась она.
— Ну, что ты. Я с вами поеду, можно?
— У тебя уроки, милая. Мы не долго. Побудь дома, хорошо?
— Хорошо, мам. — я поцеловала ее в нос, и мы вместе рассмеялись, но мама тут же закашлялась. — Тихо, тихо. Скажи… — я замялась, но мне показалось, что я должна это спросить у нее. — А ты согласилась выйти за дядю Сашу замуж?
— Ада! — нахмурилась она, и сквозь бледноту проступил румянец на щеках. — Ну, что ты такое говоришь?
— Мне же интересно.
— Иди завтракай, любопытная.
Настроение и так было не на высотах, а узнав, что мама заболела, опустилось вообще под землю. День проходил, как обычно. Я все же позавтракала с дядей Сашей. После, ушла к себе заниматься учебой. Три урока онлайн. Мама и Александр Сергеевич уехали в клинику.
Я ждала их возращения. Но прошло довольно много времени, а домой никто и не думал возвращаться. Позвонила маме, у нее отключено, затем дяде Саше, тот тоже не брал. Тете Гали — поварихи не было. Номера водителя Шторминских я не знала. Бежать спрашивать у охраны постеснялась. Оставался только один вариант. Но звонить Даниилу я не хотела. Во мне до сих пор клокотала обида на него.
Но стрелка часов перевалила уже за шесть вечера, а так никто и не появился.
— Ада? — после одного гудка он снял трубку и с беспокойством спросил. — Что случилось? Приступ?
А я, услышав его голос вновь, начала реветь. Горло перехватывали рыдания, я даже слова сказать ему не могла, пытаясь успокоиться и дышать глубоко. Сама не знала, по какой причине все это. Либо страх за маму и дядю Сашу, либо облегчение от голоса Дани. Такого тревожного. Волнующегося за меня.
— Ада, Ада, девочка. Скажи, что? Слышишь, Ада? — Даня уже кричал в трубку, перекрикивая музыку и шум голосов на заднем плане.
— Ма… ма… мама,… Даня, мамы нет. Дань,… я… не знаю, не отвечают на те… телефон. — ели выдавила я, не знаю, правда, понял он хоть слово из моего лепета.
— Ты дома? — спросил он, видимо куда-то уходя, потому что я услышала, как кто-то окликнул его и спросил, куда он направляется.
— Да.
— Через десять минут буду. Жди. — я думала Даня сейчас повесит трубку, а я точно скачусь в истерику. — Ада, — услышала его голос.
— Да…
— Не отключайся, маленькая. Поговори со мной, ладно? Попробуй успокоиться.
— Хо… хорошо… — утерла рукавом слезы и, спустившись вниз в гостиную, включила телевизор.
— Давай, рассказывай, что там вещают. — говорит он мне в трубку, а я щелкаю каналы и рассказываю, что по «Первому» обсуждают очередную многодетную мать, бросившую своих детей. По «России1» идет какая-то новая драма.
— О, а на «СТС» «Человек-паук». Мой любимый!
— Мой любимый фильм детства. — Сказал он одновременно со мной, и мы рассмеялись.
— Я приехал. — услышала уже из коридора и выключила телефон. — Сейчас попробую отцу набрать.
Даня подошел ко мне обнял за плечи и коснулся губами виска.
— Я скучал, мелкая. — улыбнулся и вытер слезы с моего лица. — Не берет. Егору звонила?
— Я не… не знаю его номера. — ответила я, чуть заикаясь, потому что до сих пор ощущала его запах и тепло губ на лице.
— Егор? — через минуту все же Даня дозвонился до водителя. — Где отец и Виктория? Почему так долго? Трубку что не берут? Мы приедем, а ты скажи отцу. Хорошо.
— Что такое? Что-то с мамой, да? — схватив его за рукав, спросила я.
— Тихо, тихо. Все узнаем сейчас, собирайся. Поехали.
— Ладно. Я быстро.
— Что вообще случилось? — когда мы отъезжали от особняка, спросил Даня.
— Маме плохо стало и они с дядей Сашей поехали к какому-то его знакомому врачу. Сдать анализы или что-то еще. Я не знаю.
Не смотря на то, что я была безумно рада видеть Даню, во мне просыпалась какая-то безысходность. Тоска скручивала внутренности и давила на грудь тяжелым камнем. Я боялась подумать о том, что мама может серьезно заболеть. Ей может быть очень больно. А я ничего, совсем ничего не смогу сделать.
— Эй, Бэмби, не кисни. Разберемся. — взяв меня за руку, сказал Даня.
Я посмотрела на него и не сдержала всхлипа. Видимо испугавшись, что сейчас я разревусь, парень свернул на обочину и заглушил двигатель. Потянулся ко мне, наверное, обнять или успокоить хотел, но в этот момент у него заиграл телефон знакомой мелодией. Он чертыхнулся и полез в карман. Достав мобильник, глянул на экран, нахмурился, а потом перевел взгляд на меня и принял вызов.
— Да? В чем дело? В клинике дяди Валеры? Да с ней.
— Это дядя Саша? А мама, мама с ним? — я вцепилась в рукав куртки Шторминского — младшего и посмотрела в его глаза, умоляя мне ответить.
— Да что ты мне предлагаешь? Развернуться и ехать домой? И что мне Аде говорить? Отец, мне и так тяжело, — Даня посмотрел на меня и, будто не выдержав какой-то муки, прикрыл глаза. — Я не смогу. Прости, батя. Но мы едим к вам. Я с ней так не поступлю.
Он отключил телефон и сжал в пальцах, так что костяшки побелели. Несколько секунд смотрел прямо перед собой, а потом, повернувшись ко мне, обхватил мое лицо ладонями, прижался в быстром поцелуе в уголок рта своими горячими губами и сказал.
— Все хорошо, маленькая. Я отвезу тебя к маме. Не переживай. Они в той клинике. Просто врач, тот самый, про которого тебе говорили, посоветовал Виктории полежать в их стационаре. Давление у нее поднялось, капельницы, уколы. Полежит немножко, отдохнет, и выпишут ее огурчиком. Да, что я рассказываю, сама сейчас спросишь у нее. Только, мелкая, — Даня посмотрел мне в глаза и попросил, — успокойся, очень прошу. Вытри, наконец, свои слезы, у меня сердце разрывается смотреть на тебя такую.
