Он внимательно, даже пристально смотрит мне в глаза. Серьёзный, чуть хмурый. Красивый.
— Это из-за одного поцелуя такой словесный понос? — щурит глаза он.
— Хам вы, Лев — устало говорю я, — Вот честно. Хам и эгоист.
— Не, серьёзно, — хмурится он. — Ну что ты такая замороченная? Ну, поцеловал. Губы у тебя красивые, говорю же. Трудно устоять.
— Для вас это ерунда, да? — щурю глаза я. — Поцелуй?
Он пристально и чуть искоса смотрит мне в глаза. С видом, будто его осенило, поднимает указательный палец вверх и тоже прищурившись, заявляет:
— Слушай, ты, походу, девственница, да?
Ой, бли-ин… Ну это ппц просто… У меня слов нет…
Сделав ко мне шаг, он снова прижимает меня к машине. Уперевшись с двух сторон от моего лица ладонями, чуть нависает надо мной и внимательно смотрит в глаза. А я — в сторону. Чувствую себя захваченной в плен.
Всё, хватит с меня.
— Лев, — посмотрев на него, твёрдо говорю я. — Всё, хватит. Отвезите меня домой. Прямо сейчас. Я не хочу идти с вами в ресторан. Если вам хочется выкидывать деньги на ветер, можете завтра хоть десять тысяч и одну лилию привезти в наш офис! Плевать мне уже. Вы настолько наглый, настолько нахальный, настолько невоспитанный, что я просто не в состоянии объяснить вам, почему вы лично лично мне не нравитесь! Но факт остаётся фактом — ВЫ. МНЕ. НЕ НРАВИТЕСЬ. И СПАТЬ. С ВАМИ. ЛЕВ. Я. НЕ СТАНУ. Поэтому. Будьте так любезны, идите в ресторан один. И оставьте меня в покое.
Нырнув вбок, выскальзываю из под его руки и, поправив на плече сумочку, стремительно устремляюсь по дороге в ту сторону, откуда мы приехали.
В пару прыжков Лев нагоняет меня и тут же встаёт прямо передо мной. Пытаюсь его обойти, но он не даёт мне это сделать. Загораживает дорогу. Ему это несложно. Он огромный.
— Стой, Олесь, — вроде не злится, но кто его знает…
— Дайте пройти! — восклицаю я. — Я ухожу, всё!
— Олесь.
— Да не хочу я с вами разговаривать больше! Это всё равно бесполезно! Вам плевать на то, что я говорю, что чувствую, что думаю! Вы — долбанный эгоист и хам!
— Да успокойся ты, — хмурясь, примирительно произносит он. — Что ты распалилась-то так? Что я сделал-то?
— Что вы сделали? — вскипаю я. — Вы меня, блин, засосали!
Улыбается одними глазами. Усмехается.
— Ну да, — чуть кивает он. — А орёшь ты так, будто я на дверь твою нассал.
Хлопаю себя ладонью по лбу… Это дурдом какой-то… Он же гопота натуральная… И о воспитании он вообще, похоже, не слышал…
— Ле-ев, — простонав, поднимаю на него глаза. — Мы с вами очень разные, правда. Я для вас — нетраханная библиотекарша, вы для меня — хамоватый гопник, нахал и бандит. Мы с вами не пара, Лев. Не надо ни в ресторан, ни цветов. Понимаете, нет? Надо каждому продолжить жить своей жизнью. Своей, Лев. Понимаете, или нет? Вы — в своей матерщине, разборках, бабках, бабах, пьянках и тому подобном. А я — в своих продажах, чтении книг, чаепитиях и уютной прекрасной жизни одной. Мы не пара с вами, Лев. Даже на ночь не пара, понимаете? ВООБЩЕ НЕ ПАРА.
— Олесь, — примирительно произносит он. — Ну угомонись. Ну, прости. Захотелось очень тебя поцеловать. Вот я и поцеловал. Я вообще не думал, что ты такую бучу на этом основании поднимешь. Серьёзно. Знал бы — не стал бы, Олесь. Но, надо сказать — целуешься ты классно.
— Лев.
— Что?
— Лев, дайте пройти.
Пытаюсь проскользнуть мимо него, но он двигается ровно в ту сторону, в которую и я. Загораживает дорогу.
— Да не дам я тебе пройти.
— Вы ведёте себя, как гопник какой-то!
— Окей, — тряхнув головой, усмехается он. — Гопник, хамло, нахал, бандит, кто там ещё? Скотина, да? А знаешь, кто ты?
Закусив губу, смотрю на него.
— Хочешь, — щурит глаза он, — вот по-чесноку? М?
Губы дрожат. Достал он меня. И давить на меня достал. Сейчас сто процентов какую-то гадость скажет… Часто моргаю…
— Знешь, кто ты? — продолжает он. — Я тебе скажу.
Едва не плачу уже.
— Ты, Олеся, — говорит он, — бедная, маленькая, беззащитная девочка. Которую, походу, вообще никто не любил.
Изо всех сил стараюсь не подавиться собственными слезами. Ком в горле такой, что когда я наконец проглатываю его, слёзы сами собой брызжут из глаз и стекают по щекам. Ни звука при этом не издаю. А напряжение такое, что мне кажется, будто я вот-вот задохнусь.
— Похоже, я в десятку попал, — прищурившись, произносит он.
Я бы послала его нахрен, но у меня губы дрожат…. И все силы я отдаю только на то, чтобы не разреветься… Ногти уже в кожу ладоней впились…
Глава одиннадцатая
Он чуть склоняется ко мне, и всматривается в мои глаза.
Умный, проницательный взгляд завораживает. Тем более, что в вечерней тьме, испещрённой огнями московских фонарей, красивые карие глаза будто переливаются бликами.
Отворачиваюсь. Ещё не хватало, чтобы он увидел, что практически довёл меня до слёз.
По Москве-реке во тьме медленно проплывает яркий речной трамвай. С палубы едва слышно звучит приятная танцевальная музыка. Огни на судне из-за того, что веки полнятся слезами, кажутся мне размытыми. Как и огни фонарей на набережной.
Торопливо смахиваю кончиками пальцев слёзы с мокрых ресниц.
— Олесь…
Голос низкий, глухо-рычащий, а интонации тёплые. Едва ли не нежные. Дикое какое-то сочетание…
Ощутив лёгкое прикосновение пальцев к плечу, я вздрагиваю и резко оборачиваюсь.
Близость Льва, внимательный взгляд бликующих тёмно-карих глаз, приоткрые красивые губы…. Плохо понимаю саму себя сейчас… Почему меня гипнотизирует это? Мне понравилось целоваться с ним? Я хочу повторить?…
Понимаю, что если он попытается снова поцеловать меня, а, похоже, что всё к этому и идёт, я вновь не смогу устоять.
И испугавшись этого, паникую.
Куснув губу, срываюсь с места и, юркнув в сторону, отчаянно пытаюсь проскочить мимо Льва.
Не тут-то было…
Он без труда ловит меня, и схватив за талию, поднимает вверх. Взлетаю в воздух, как ракета! Дыхание перехватывает, сердце ухает куда-то вниз, и с распахнутыми от ужаса глазами я оказываюсь на высоте метров двух с половиной! Поднырнув под мою попу, Лев, сгибая выпрямленные и поднятые вверх руки, врезается головой между моими бёдрами, и буквально насаживает меня на свою шею.
Едва почувствовав под попой опору, я панически вцепляюсь пальцами левой руки за край пиджака на мощном плече, пальцами правой пытаюсь схватиться за волосы, но они короткие, и в панике я хватаю Льва за лицо. От охватившего меня ужаса едва не ору…
И орала бы, если б могла сейчас хоть звук могла из себя вымолвить…
— Эй-эй! Полегче! — смеясь, тихо рычит Лев. — Пальцами в глаза-то не тычь! Да, йопт! Ну, Олесь! Да не паникуй ты, я ж тебя держу! Чего ты суетишься-то там?
Да, держит! За бёдра ладонями! Но я же назад могу опрокинуться! Вжимаясь в его голову грудью и подбородком, отчаянно обвиваю руками его шею. Глаза зажмурены, в ушах — барабаном грохочет сердце.
— Олесь, ну расслабься ты, ё-моё… — верча головой, отчего меня побалтывает из стороны в сторону, ворчит Лев. — Я ж не вижу ни хрена. Да убери ты ладони с моего лица… Бляха-муха, ну пальцы хотя бы раздвинь! И не души меня, пожалуйста…
Потихонечко, ужасно мандражируя, чуть выпрямляюсь. Бешено колотится сердце. Дрожащими руками держу Льва за голову. Под попой — его загривок, даже сквозь джинсы тепло его тела чувствую. Под ладонями — прохладные уши, под кончиками пальцев — колкая щетина.
Замерев, я едва дышу.
Лев же, как ни в чём ни бывало, со мной на шее невозмутимо устремляется в сторону ресторана. Барсетка, висящая на его запястье, принимается, качаясь, то и дело похлопывать меня по правому бедру.
— Поставьте меня, пожалуйста… — дрожа и пригибаясь к голове Льва, шепчу я. — Я… я… высоты боюсь… Честно… Очень…
— Не бойся, я тебя не уроню, — продолжая идти, заверяет он. — Слово даю. Расслабься.
Расслабишься тут! Высота на уровне глаз — больше двух метров!!! Моя нормальная — полтора! К тому же у Льва ещё походняк уличной шпаны, и меня из-за этого то в одну сторону качает, то в другую!
