Всё так же держа меня ладонями за бёдра, Лев подходит к длинной деревянной лестнице с широкими и низкими ступенями и принимается подниматься по ней к ресторану вверху насыпи.
Ладонями держусь за голову везущего меня мужчины. Чувствую мягкость волос под пальцами… Надо же… Думала, они жёстче… А у него волосы мягкие, как у кота… Надо же…
— Лучший способ раздвинуть женщине ноги, — ухмыляется Лев, — это посадить её себе на шею. Так что будем считать, что наше общение наконец-то пошло в правильном направлении.
Покачиваясь, в ужасе посматриваю по сторонам. Вниз стараюсь не смотреть.
— П… - сглатываю, — п…поставьте меня…
— Не, — чуть мотнув головой, заявляет он, — ты наказана. Вопила, обзывалась, вредничала, — он чуть задирает голову и я, качнувшись вбок и вцепившись ещё сильнее в его шею, мельком вижу его улыбку, — в общем, плохо себя вела.
Лестница петляет и Лев, поднимаясь по ней, то и дело, чуть наклоняется вперёд. Чувствую себя наездницей, пытающейся усидеть на огромном диком животном, которое с какого-то фига мерно вышагивает вверх по лестнице.
ка. Слева и справа — газон и клумбы. Ну, а под ногами — деревянные ступени.
— На лестницу меня поставьте!
— На лестницу — нельзя, — чуть качает головой он, и при этом продолжает переть вперёд, как танк. — Видишь, вон знак, — он кивает в сторону, и я в ужасе вцепляюсь пальцами в его уши. — Парковка запрещена. Ты машину водить умеешь?
— Ле-ев… — только и могу, что простонать я.
— Согласен, — кивает он, отчего я киваю всем телом вместе с его головой, и едва не писаюсь со страху. — Лев. Так меня и зовут. Это ты верно подметила. Правда, обычно моё имя произносят с другими интонациями. Не с такими жалобными.
— Лев, ну пожа-алуйста… Ле-е-ев….
— Тридцать два года уже Лев. Ну, то есть как… Сначал я был Лёвушка. Чтоб ты знала. Потом Львяка, это когда в школу уже пошёл. Мама меня так называла. Львякой. Прикинь? Потом Левка и Лёва — так меня друзья и приятели звали. Потом в старших классах я стал Лайном. Погоняло такое было, с улицы пришло. И вот только в универе, я впервые стал именно Львом. Причём, спустя уже несколько лет — Львом Санычем. Ну, а ты, девочка, как я понимаю — Олесенька. Всё верно?
Я уже отчаялась сопротивляться. Сложив на его голове руки, и уткнувшись в них подбородком, понуро еду, слушая всю эту ерунду.
— Видела мультик "Маша и Медведь"? — тем временем весело продолжает Лев. — Вот мы с тобой можем снять фильм "Олесенька и Лев". Про то, как Олесенька вредничает, вопит, капризничает, потому что считает Льва невоспитанным. Зато целуется так, что он прям уже задумался — а не повоспитываться ли ему немножко Олесенькой, воображающей себя Мальвиной? В общем, если обещаешь так же классно целоваться, как у машины, то я над этим подумаю.
Наконец он поднимается на самый верх и подходит к стеклянным дверям ресторана. Распахнув их, к нам навстречу тут же выходит улыбающийся до оттопыренных ушей швейцар в сером фраке. Его, похоже, то, что он видит, очень веселит.
Не могу сказать, что разделяю его радость…
— Добрый вечер, Лев Александрович! — прижав руку к груди, приветствует он. — Добрый вечер, красивая барышня!
— Здрасьте… — вздохнув, тихо отвечаю я.
И только тут Лев, опустившись на корточки и наклонив вперёд голову, позволяет мне с него слезть. Встав на площадку, чувствую, как сильно у меня ноги дрожат…
Не давая мне опомниться, Лев тут же встаёт, берёт меня за руку и ведёт за собой. Я уже не сопротивляюсь никак вообще. Бесполезно, потому что.
Мы заходим внутрь тёплого, уютно освещённого настенными светильниками, помещения. Пахнет так, что волей-неволей есть захочешь. Фруктами, овощами, жареным мясом, специями, зеленью…
Минуем гардероб и выходим к винтовой лестнице в огромном цилиндре из толстого, прозрачного стекла. У входа в него нас встречает обаятельный молодой человек в белой рубашке с серым галстуком-бабочкой. Этот улыбчивый вихрастый парень тоже называет Льва по имени-отчеству. Похоже, его тут все знают. Завсегдатай, не иначе… Интересно, он каждый раз с новой девушкой сюда приезжает?
Вместе с нами этот парень поднимается на второй, а затем и на третий этаж. И спустя пару минут мы оказываемся в отдельном маленьком зале, с изогнутым вытянутым столом на двоих в его центре. Сквозь панорамное окно во всю стену открывается потрясающий вид на освещённую фонарями набережную Москва-реки. С высоты она кажется просто волшебной…
Лев подводит меня к столу и, подскочивший парень с уже перекинутым через руку сложенным белым полотенцем, быстро отодвигает стул так, чтобы мне было удобно сесть. Сдержанно благодарю и сажусь за стол. Лев обходит его и расслабленно плюхается напротив. Его плечи почти столь же широки, как и ширина этого вытянутого, покрытого плотной пурпурной скатертью, изящно сервированного стола. Ставит барсетку на его край.
Парень любезно кладёт перед каждым из нас меню и карту напитков.
Лев через стол смотрит мне в глаза.
— Что будешь пить? — чуть тряхнув головой, интересуется он.
Учитывая то, что меня, несмотря на теплоту помещения, знобит, с ответом не медлю.
— Чай. Чёрный, пожалуйста.
— Жень, — взглянув на официанта, говорит Лев, — а мне, будь добр, плесни водки в сицилийский апельсин. Непростой был день.
Откидываюсь на стуле и скрещиваю руки на груди. Прищурившись, смотрю в глаза этому широкоплечему амбалу напротив, одетому в стиле итальянского мафиози. Шляпы только не хватает и сигары. А в остальном — вылитый. Повадки причём — аналогичные.
— Выпиваете, да? — не в силах сдержать ехидство, спрашиваю я.
Надеюсь, на наезд оно всё же не похоже.
— Ага, — посерьёзнев, кивает он, и громогласно добавляет: — БУХАЮ. С перерывами только на сон. А как проснусь — сразу в слюни.
Пока я соображаю, как к этим его словам относиться, он насмешливо продолжает:
— Ты меня трезвым-то и не видела, Олесь. Я вот прям щас — в говнище. В лютое просто.
Мда…
— Оно и видно… — нахмурившись, бурчу я.
Усмехается.
— А вот трезвый я — очень интеллигентный. Более того — жутко стеснительный.
— Что-то слабо верится… — усмехаюсь я.
— Напрасно, — басит он. — Мне только для того, чтобы протрезветь — выпить надо. Вот, слушай. Надысь я в библиотеке был. Сидел там в читательном зале. И, как водится, выпивал. А там, значит, библиотекарша. Нетраханная, разумеется.
— Угу, — поджав губы, иронично киваю я. — Разумеется.
— Входит она, значит, в читательный зал.
— В читательский.
— Да, в читальский. А там — я.
— Выпиваете.
— Да. Отчаянно так. Как не в себя.
Вздохнув, закатываю глаза, и качаю головой. Он не устал дурака-то валять?
— Ну и вот, — ни капли не смутившись, продолжает он. — Встаю я, значит, поворачиваюсь к ней. Беру за талию, прижимаю попой к столу письменному. Потом беру за бёдра, гладенькие такие, тёплые. Рывком усаживаю, значит, на край стола. И раздвигаю ей ноги, так, что юбочка задирается. Такая, знаешь, как в аниме японском.
— Юбочка? — прищурившись, издевательски переспрашиваю я. — У библиотекарши? Вы ничего не перепутали?
— Ну, спьяну мог и перепутать, конечно. Может, то гетры были или косынка, я хуй знает.
Услышав мат, морщусь.
— В общем, усаживаю я её на столешницу и раздвигаю ноги. А там, под юбочкой — чулки чёрные.
— Чулки?
— Чулки. Их я ни с чем не спутаю.
— Может и поясок ещё?
— Может и поясок. Но важно другое. Трусиков на ней нет.
— Зачем вы мне это рассказываете, Лев?! — злюсь я.
— Ты погоди. Не торопись. Ща поймёшь.
Вздохнув, смотрю в сторону. В окно.
— И чувствую я, что стесняюсь.
Смотрю на него.
У него глаза прям смеются.
— Стесняюсь люто просто. Возякаю уже пальцем по ладони. Туплю, заикаюсь, потею. В общем, даже несмотря на чулки — не трахнул я её.
— Сочувствую.
— Постеснялся.
Рука-лицо…
— А всё почему? — весело и задорно спрашивает он. — Потому что спьяну интеллигентным стал. Так что ты, Олеся, не переживай. Я сегодня — не напьюсь.
