– Вы, наверное, тоже проголодались? – догадываюсь. И просыпается во мне давно забытый восторг, знакомый, наверное, каждой женщине в начале отношений, когда готовка для мужика еще не превращается в осточертевшую рутинную обязанность и приносит лишь радость.
Меринов медленно и как-то неуверенно, что ли, кивает.
– Ну, тут на всех хватит. А мы пойдем. Юль… – окликаю дочку и взглядом указываю ей на дверь.
– А я тоже есть хочу! – вдруг показывает характер обычно покладистая малышка.
– Дома поедим, – отрезаю я и подхожу, чтобы увести Юльку за руку, если понадобится. – Я уже машину вызвала.
– Никуда твоя машина не денется, – оживает Меринов. – Ребенка покорми.
Глава 8
– Ну, если вы приглашаете, – иронично закатывает глаза Вера, намекая, видно, на то, что мой приказ на приглашение вообще-то никак не тянет. Смутившись, провожу по лысине пятерней и отворачиваюсь, сцепляясь взглядами с мелкой. Дочка Верина на нее и похожа. Смешная.
– Садись за стол.
– Я – Юлька.
– А я дядя Ефрем.
Или дед? Кем там я ей прихожусь по возрасту? Когда только жизнь прошла?
Во рту собирается вязкая горечь. Я подхожу к холодильнику, чтобы запить ее ледяной минералкой. Наливаю полный стакан. Вера рядом, ощутимо нервничая, наполняет тарелки с помощью купленного буквально вчера половника. Дети скребут ножками стульев по полу, устраиваясь за столом, на котором уже стоит пиала с салатом и тарелка Макса. Мелкая о чем-то, не замолкая, щебечет, набив рот чесночным хлебом. По привычке краем сознания мониторю реакции сына, которого Юлькина непрекращающаяся болтовня может стриггерить, но тот на удивление спокоен. Так какого же черта мне самому муторно? Невольно хмурюсь… За окном включаются фонари. Сыплет снег, укутывает еловые лапы в белое пушистое покрывало. Уютно звенит посуда. И тут до меня, наконец, доходит, что не так: отражающаяся в окне картинка словно из чужой, гораздо более счастливой жизни. Олицетворение моих несбывшихся чаяний и надежд. Обычных, не особенно-то и затейливых. А вот ведь – один хрен, проёбанных…
– Ничего особенного… – тихо замечает Вера. – Ограниченный выбор продуктов в холодильнике не дал мне замахнуться на блюда высокой кухни, – вносит нотку юмора.
– Спасибо. Ты могла бы и этого не делать.
– Тогда бы Максу опять пришлось есть лапшу.
Сажусь во главе стола. Смотрю из-под насупленных бровей. Осуждать легко. Но она вроде и не осуждает. Поначалу воинственно нахохливается, да. Но тут же сдувается.
– Да вы не думайте, Ефрем Харитоныч. Я-то знаю, что одному со всем справиться сложно, – вздыхает она и садится за стол, поджав под себя ногу. Но тут же, видно, решив, что это слишком фривольная для посиделок с едва знакомым человеком поза, садится нормально. Шикарная грудь под тоненьким свитерком мягко колышется. Природа Веру наградила щедро. И я плыву, плыву без весел, хотя и понимаю, что скорей всего, на то и был расчет.
– Ты вроде не одна?
Веру мое замечание явно смущает. Она вскакивает и, не желая обсуждать мужа, резко меняет тему:
– Подложу еще булочек. Мы такие тоже покупаем, кстати. Обычно дети не любят чеснок, а Юлька уплетает их за обе щеки. Да, Юль?
Мелкая улыбается, демонстрируя маленькие острые зубки. Соглашаясь, трясет беличьими хвостами. Я, невольно усмехнувшись, отправляю в рот первую ложку густого… нечто. Это вкусно, как бы уничижительно Вера не отзывалась о своей готовке. С аппетитом жую и, не сводя с нее взгляда, перебираю в уме имена тех, кто знал, что Макс сегодня отправится на медосмотр. Список выходит не таким уж и маленьким, а я, несмотря на то, что мозги чуть оплавились всякой сентиментальной бредятиной, все так же не исключаю, что ее и тут подослали.
– Что вы делали в поликлинике?
Вера встряхивается, выныривая из каких-то своих мыслей, но с ответом ее опережает дочь:
– Вот! – сообщает она, задирая трикотажную кофточку с розовым зайцем на кармашке. – Прививку. Было страшно больно, но я вообще не плакала. А вот Макс…
– Макс не плакал тоже! – бурчит сын.
– А сбежал чего?
– Орали.
Ясно. Сын на секунду поднимает взгляд. Я коротко киваю. Так мы с ним и общаемся. Макс может сказать, вот как сейчас, одно лишь слово, а я слету подхватываю контекст. В этом нет ничего сверхъестественного. Никакой, мать его, телепатии. Просто врожденная внимательность к деталям, без которой в моей профессии делать нечего, отточенная годами, проведенными бок о бок с ребенком, понять которого можно, лишь приложив некоторое усилие. Настроение Макса я могу угадать по едва угадываемому движению его мимических мышц. При помощи них же мы с сыном установили его личные границы. В пубертате, к слову, с этим стало сложней. Я совру, если скажу, что меня это не напрягает. Гормональные перестройки действуют примерно одинаково и на обычных парней, и на парней с диагнозом. Но последним в силу понятных причин они даются гораздо сложнее.
– Обычно прививки детям делают в саду. Но Юлька часто болеет, поэтому для нас это целое дело, – поясняет Вера, когда наш разговор с Максом сходит на нет.
Киваю, дескать, все с вами ясно. Отправляю в рот ложку салата. Зачем она это сказала? Чтобы развеять сомнения, если они у меня вдруг возникли? Тайком на нее гляжу. Вера улыбается дочке. Что-то у нее спрашивает, склонив русоволосую голову. Юльку она беззаветно любит. Это невооруженным взглядом видно. Потому мне сложно представить, чтобы Вера согласилась на какие-то ненужные той процедуры ради обеспечения себе алиби. Тем более по просьбе изменяющего ей мужа, который, как я понял, вряд ли может претендовать на роль отца года. Впрочем, в то, что она бескорыстно позаботилась о чужом ребенке, мне тоже не очень верится. Но здесь я отдаю себе отчет, что могу быть необъективен в силу личного негативного опыта – Макс даже собственной матери оказался ненужным, а тут…
– Макс сказал, если пятно большое, то это аригия.
– Аллергия, – с усмешкой поправляет Вера. – Доела? Нам уже пора.
Юлька нехотя сползает со стула. Деловито забирает со стола свою грязную тарелку и несет к раковине. Но практически у цели посудина выпадает из ее маленьких ручек и разбивается. Обернувшись на грохот, я замечаю, как пугливо Юлька втягивает голову в плечи. Точно как мой Макс. Тот, понятно, не любит резких звуков. А эта? Убедившись, что сын сохраняет спокойствие, подхожу к малой, успевая чуть-чуть опередить рванувшую к ней с другого конца комнаты Веру.
– Осторожно. Я уберу, чтобы ты не порезала пальчик, – поясняю мелкой и присаживаюсь на корточки. Вера тем временем оттесняет Юльку себе за спину.
– А если ты порежешь? – выглядывает мелкая из-за ее ноги.
– Это вряд ли.
– Почему?
– Потому что у меня толстая кожа, – растопырив пальцы, демонстрирую Юльке свою пятерню.
– Ладно. Но если порежешь, мама поцелует ранку, и больно не будет. А мы с Максом подуем. Да, Макс?
Что ответил мой сын, понятия не имею. Я как увяз в гречишном меде Вериных глаз, когда малая о поцелуях заговорила, так никак и не выберусь.
– Я помогу. – Вера, вспыхнув, отворачивается. Садится на корточки рядом. Меня обдает едва уловимым ароматом ее духов. Приятным, но из-за дешевизны совершенно не стойким. Странно. Муженек-то ее нормально подгребает бабло. На яхту и дом за бугром, конечно, не хватит, но на пристойную жизнь в здешнем захолустье – вполне. И ведь не в первый раз у меня в голове кружится эта мысль – не на семью он тратит. Точнее – тратил. Сейчас-то я им всем кислород перекрыл своим назначением.
– Оставь, Вер. Сказал же, сам.
– Ну как знаете. Давайте я здесь хоть подмету.
– Ты еще на работе не наподметалась?
– И то так.
– Сядь, посиди. Закончу – сам вас отвезу.
– Неудобно. Я лучше такси вызову.
– Перед кем неудобно?
– Мне будет трудно объяснить мужу, чего это я с посторонними мужчинами по городу разъезжаю.
Мне так и хочется у нее уточнить – а то, что Костик твой всяких шмар катает, ничо? Но я буду последним мудаком, если таким образом отплачу ей за все хорошее. Да и вообще здесь гораздо важнее другое. То, что Костик этот всратый, кажись, реально не в курсе, где и с кем его жена провела вечер. Получается, все-таки случайно мы встретились. Хм…
