И вот что странно? Пересесть я, пересела, но вдруг мне стало не доставать чего–то. Что такое? Отчего же, рассуждаю, я к ней что, привыкла. Привыкла ощущать ее присутствие рядом, тепло ее ног, тела. Да пошла она на фиг! Эта Коза! Что ей от меня надо, в конце–то концов? Ну как мне от нее избавиться? И ведь какая же я дура, что пообещала дяде Богдану, что с ней всю неделю буду вместе жить в их квартире. Ну, разве не дура? Злюсь на себя. Опять, на нее краткой глянула. Тьфу ты! Ну что же это такое? Как только я на нее, то тут же она на меня. Словно только и делает, что за мной подглядывает.
Потом перерыв на обед. И все время я ловлю, ощущаю ее приставучий, будто прилипший на мне ее взгляд. Ничего более, только спокойный и чуть насмешливый взгляд ее наглых зеленоватых глаз. Ну, Коза, так коза! Ты у меня дождешься! После перерыва, снова пары и она снова рядом. Причем, как ни в чем не бывало. Дождалась, пока я усядусь, и плюхнулась рядом, счастливо, улыбаясь!
— Только полезь мне? Поняла? — И я ей кулак под столом показываю. Не подействовало.
Только стала записывать первую фразу, как тут же ощутила снова у себя на ноге ее теплую, нет, наверное, горячую руку. Она ее примостила и даже чуточку сдвинула внутрь, между моих ног.
— Ну, это наглость! — Шепчу ей. Минуту с ней сражаюсь, толку, ноль.
Да, ладно! Пусть успокоиться. Ну, что с нее не нормальной поделать? Раз она такая не нормальная, пусть уже тешится на моей ноге. И как только я так подумала, так сразу же успокоилась. И чего, спрашивается, я с ней сражалась? Мне стыдно в этом признаться, подумала, но мне кажется даже, нравится, что ее рука там. А если она ее между моих ног?
От этой мысли вздрогнула даже и тут же на нее глянула. А она как будто ничего другого не делает, будто не ее рука у меня на колене? Сидит себе беспечно и пишет в тетради. Даже не шелохнулась, гадина! Я ведь на нее смотрю, между прочим!
— Что? — Тихо шепнула. — Что–то не так? Не нравится?
— Руку убери! — Так же ей тихо.
— Что? Что ты сказала?
— Руку, сказала, убери.
— Не слышу. Ты как следует, попроси.
— Ну, знаешь…. И тут же почувствовала, как ее ладонь туда! Вы представляете?
— Ты, что? Спятила? — Пытаюсь вытащить ее ладонь, а она на меня навалилась, как будто что–то усмотрела в моей тетради, а сама еще дальше своей рукой.
— Ой!
— Так, в чем дело? — Спрашивает преподаватель. — Что не понятно?
И мне приходится вставать из–за стола и мгновенно соображать, какой вопросик задать. Пока спрашиваю, он поясняет, я чувствую, как она меня за брючину тянет. Тогда я, конспект в руку, шаг в сторону и села. Вот так–то! Вот как я от нее. Спустя минуту, глянула. Ага! Как я тебя? Она все так же невозмутимо и даже головы не повернула. Склонилась и пишет. Пиши, пиши! Я тебе обязательно какую–то пакость придумаю? Ну, Коза!
Хоть и придумали так мужчины, а я не согласна, и до сих пор так считаю, что все–таки есть женщины не красивые. Вот одна из них, это тетя Тома, жена Богдана Ивановича. Мы его в нашей семье все очень любили и уважали. Он ведь всегда был такой веселый и добрый. И не только в нашей семье, но как потом выяснилось, многие женские сердца просто раскололись, когда он, капитан второго ранга, красивый и ладный мужчина, между прочим, ни разу не женатый, такую, как тетя Тоня себе в жены выбрал. И не выбрал, а она такая хитрющая взяла и на себе его женила. Потому у нас ее и не любили. И вот сейчас мы стоим пред ней с Козой и выслушиваем ее указания.
— Цветы не заливать, вот и особенно этот цветок, он вообще воды не любит. А вот этот, он мой самый любимый, так ты смотришь Маринчик?
Ой, как же я не люблю это ее Маринчик!
— Так вот, этот, мой любимый ты его аккуратненько и тоненькой струечкой. Нет, лучше под корешочек. Ты поняла?
И так уже полчаса. Богдан Иванович уже не раз заходит и показывает ей, молча, на часы, мол, опоздаем на автобус. А она, эта Старуха Шапокляк, так я ее называю, все никак не может успокоиться и переживает, что на меня квартиру свою оставляет. И не свою вовсе, а нашу. Это она такую комбинацию прокрутила, когда свою двухкомнатную и нашу, то есть мою квартиру обменяла на трех комнатную в центре. А чтобы я не претендовала, она меня в училище засунула. Так я думала. Может и не так все?
И если я раньше страдала, переживала, то сейчас, даже ей благодарна. По крайней мере, она меня сама вытолкала, как ей думалось, а я не только не упала, как она о том ему, дядьке моему говорила, но и выстояла, выдержала испытания жизненные. Так, что, вот так–то, дорогая!
Она еще все жужжит и жужжит, а потом уже на дядьку моего. Мол, что ты меня торопишь, почему ты всегда так, как надо мне, так ты все мне поперек? И так далее в том же духе. Наконец, дядя меня целует и, подмигнув нам обеим, хватает чемодан и на выход.
Ну, слава богу! Наконец–то она нас отпустила!
— Ну и фантазия у твоей….
— Вовсе не моей, поняла? Мы, знаешь, ее не любили, и между собой называли Старуха Шапокляк.
— А что, похоже. И как это такой мужчина, Богдан Иванович, он, что же, не видел? Как это так можно, быть таким не стойким? Я до сих пор не пойму, как он с такой? Как это его угораздило? У него что, настоящей и красивой бабы не было? Мне всегда казалось, что он такой самостоятельный и сексуальный?
— Ага, скажи еще, что бабник! Он, между прочим, мне как отец и баб, как ты говоришь, у него было навалом. Бери любую, а она…
— Погоди, я же ведь не о ней, а о том, как …
— Да поняла я все, не зли ты хоть меня. Хватит того, что Шапокляк мне наговорила.
А теперь давай назад в училище.
— Как в училище? А разве мы не остаемся?
Ели ее уговорила, вот же какая скорая?
— Потом, — говорю, — вечером, а затем уже на неделю так и будем, днем в училище, а вечером сюда. Это понятно?
— Понятно. Да только я думала, что мы уже…
— Все! Давай быстрее, нам еще надо успеть на последнюю пару.
Ну и что вы думаете? Она ведь мне не дала даже доучиться по–нормальному. Ей не сиделось.
— Перестань крутиться, слышишь? У тебя как будто гвоздь в одном месте.
— И не гвоздь, и не в том месте, а у меня перспектива.
— Какая еще перспектива?
— А такая. — Говорит загадочно, улыбаясь и ко мне руку, волосы на голове поправляет.
— Отстань, слышишь! И так уже поползли слухи, о твоем поведении и что ты ко мне пристаешь.
— А ты что, струсила?
— Что значит, струсила? Ничего я не струсила, просто тебя предупреждаю. Еще раз полезешь, я тебе двину, как следует.
— А чем ты мне двинешь и куда? — Я ей кулак показываю, а она. — Туда?
— Ой! Ну, и дура же ты? Ой, какая дура!
