— Я Карлсен, психолог.
В сравнении с ней прозвучало слабо, ущербно, все равно, что с заиканием. Буквально чувствовалось ее нетерпение.
— Ты груод?
Четкость такая, что кажется, губы движутся.
— Нет, я землянин.
— Зачем ты привел его сюда? — спросила она у Крайски.
— Он недавно обнаружил, что стал боуркабом. Я назначен его каапо. Мы уже побывали на Ригеле-XVII и Криспеле.
— Но чего вам надо здесь?
— Я хотел, чтобы он увидел Хешмар-Фудо.
— Очень хорошо, это ему уже удалось. Что теперь?
Сейчас, наверное, скомандуют: «Кругом, шагом марш». Неловко как-то. А город просто очаровывает.
— Ему можно как-нибудь повидать вашу лабораторию?
— Мне только и дела, что строить из себя экскурсовода.
Сидеть сжавшись было уже невмоготу. Карлсен, побарахтавшись, поднялся. И тут, взглянув себе под ноги, невольно ахнул. В глаза ему пялилась крупная рыбина, беззвучно пожевывая челюстями. Оказывается, голубой «тротуар» представлял собой некое стекло, сквозь которое проглядывало озеро (синий цвет давала сама вода). Среди змеящихся там древесных корней мелькала стая пестрых рыбок. Эта секундная оторопь позабавила обеих женщин, и они улыбнулись (Ригмар даже хохотнула).
— Что, лабораторию хочется посмотреть? — взглянула она более дружелюбно.
— Э-э… да.
Неуверенность Карлсена была ей понятна.
— Ты, я вижу, впервые о ней слышишь? Ничего, покажу. — Она повернулась к Логайе. — Вот этого, — она кивком указала на Крайски, — приткни куда— нибудь, пусть подождет за зофией и кайо. Только сначала что-нибудь надеть.
— По щелчку ее пальцев из здания вышла женщина, с виду сестра Логайи (видимо, дожидалась сигнала) и подала им белые одеяния вроде античной туники. Как и все на этой планете, одежда была непривычно тяжелой: не туника, а кольчуга какая-то.
— А я что, получается… — вскинулся было Крайски. Ригмар ожгла его таким взглядом, что он мгновенно смолк.
— Не знаю, куда ты копаешь, но доверия у меня к тебе нет. Идем, — кивнула она Карлсену, к Крайски повернувшись спиной.
Карлсен украдкой мелькнул взглядом на Крайски (тот лишь беспомощно поднял брови) и следом за Ригмар пошел в здание.
Матово-серебристые стены и потолок казались металлическими. Нелегко было свыкнуться с прозрачностью пола, открывающего под ногами бездну. Чистая голубая вода просвечивала вниз на много саженей. Встречалось несколько разновидностей рыб, в основном, большая, с глазами-плошками, вроде ската в буро-желтую полосу. Было еще полупрозрачное, вроде морской змеи или угря — длиной футов двадцать — с легкостью свиваясь в грациозные петли, оно затем единым движением расправлялось. Вода была насыщена светом, поэтому освещения как такового не требовалось. Стены и потолок подсвечивались блесткими каплями, отражающими нижний свет.
Вот и причина общей прохлады в городе: солнечный свет, не нагревая тротуаров, проходил насквозь.
Карлсен, собравшись с духом, задал вопрос:
— У вас город по какой-то причине построен на озере?
— Безусловно, — обернулась женщина удивленно. — Оборона.
— Вы уж простите мою наивность, но я, видите ли, совершенно незнаком с вашей планетой.
— Понятно, — (тон вежливый, дружелюбный, хотя чувствуется, что собеседник интересен ей постольку поскольку). — Но ты, должно быть, в курсе, что мужчины и женщины здесь живут в разных полушариях?
— Даже этого не знаю.
Они шли по широкому — вроде больничного — коридору, когда из неожиданно распахнувшейся двери чуть ли не выскочил человек в серой тунике (Карлсен едва успел увернуться).
— Ой, извините, — вздрогнув, спохватился тот, округлившимися глазами уставясь на Карлсена. — Вы кто?
— Я с Земли.
— Ой, а вы мне вообще показались прозрачным.
Да, действительно, сходство с мужчиной чисто условное. Лицо человеческое, только голова грушевидной формы, как бы с обрезанной верхушкой, и едва заметным подбородком. Серый нарост вверху напоминал скорее гриб, чем волосы. Странной деталью внешности смотрелись зеленоватые глаза — можно сказать, вообще без углов, овальные как прорези в капюшоне. Пол определить затруднительно: голос мягкий, женственный, а черты (в особенности узкая щелка рта) будто специально лишены половых признаков. Но самое необычное — это огромный лоб, плоский и совершенно гладкий, словно вытесанный из куска мрамора, с лицом до странности вытянутым, как подтаявший воск.
— С Земли? Откуда именно? — спросил человек, улыбнувшись с грустной добротой, с какой старушка улыбается малому дитю.
— Из Нью-Йорка.
— Вы знаете Иммануэля Грауна?
— Слышал о нем (Граун считался одним из самых выдающихся математиков в мире). — Карлсен сделал вывод, что перед ним сейчас один из тех самых «каджеков», о которых упоминал Крайски.
Ригмар молча ждала, хотя чувствовалось ее нетерпение. Каджек этого, похоже, не замечал.
— Вы понимаете его «теорему Геделя»?
Глаза у него при разговоре периодически подергивались полупрозрачной пленкой — судя по всему, что-то сродни морганию.
— В принципе, понимаю…
— Вам никогда не казалось, что его трактовка метаматематики относится также и к метафизике?
— Граун недавно то же самое сказал на математической конференции.
— В самом деле? — лицо расплылось в поистине обаятельной улыбке. — Я бы с удовольствием с вами побеседовал. Вы что сейчас делаете?
— Вообще-то я пыталась показать ему лабораторию, — вмешалась Ригмар.
— Чудесно. Превосходная идея. Может, я этим займусь?
Секунду казалось, что она уступит, но нет — покачала головой.
— Лучше я.
— Ладно, ладно, — досадливо согласился каджек. И тут же, преобразившись от яркой улыбки: — Рад познакомиться. Увидимся. — Повернувшись, он шагнул обратно в дверь, через которую вышел, вслед за чем появился снова, забыв, очевидно, куда направлялся.
Карлсена случайная встреча порадовала: каджек чем-то напомнил ему университетского преподавателя философии в Оберлине, известного своей редкостной рассеянностью. Да и Ригмар как-то подобрела.
— Меня что, насквозь видно? — поинтересовался он.
— Насквозь.
Он оглядел собственное тело: совершенно не просвечивает.
— Хочешь узнать, коково здесь жить?
— Д-да, — кивнул Карлсен без особой уверенности.
— Идем.
Она завела его в помещение — по виду лаборатория (внешне оборудование мало о чем говорит) с кушеткой, изголовье которой снабжено циферблатами. Вдоль стен по верху светились синим стеклянные трубки, от которых книзу ответвлялись гибкие отростки, смыкаясь с приборами на серебристых металлических скамьях. Прибор разом и привлекал и настораживал: ажурное переплетение изящных стеклянных трубок придавало ему сходство с произведением абстракциониста.
