Бренвен была в ужасе. Разве может быть Орсон до такой степени невежественным? Она думала, что нет. Он, конечно же, намеренно не упомянул об этом, особенно если учесть, что защитить себя было не так уж трудно. Любой мог сделать это. А Орсон только что провел обучение визуализации, гораздо более трудной технике, чем защита. Любой владеющий техникой визуализации мог защитить себя точно так же, как это делала Бренвен: представляя себя и ощущая Свет в своем собственном теле, найдя эту точку, откуда распространяется Свет, а затем направив Свет по всему своему телу, пока он не заполнит их изнутри и не окутает снаружи защитой, сделанной из Света. Люди, не владеющие этой техникой, могут добиться тех же результатов, заявив: «Я принадлежу Свету, и я окружен защитой Света».
«Что думает Уилл обо всем этом?» — подумала Бренвен. Ей хотелось бы, чтобы и Ксавье тоже был здесь. Потом она поняла, что она уже знает, что сказал бы Ксавье: конечно же, Орсон знает, что он делает. Он нарочно не стал обучать людей тому, как защитить себя с помощью Света. Он хочет, чтобы они были открыты той Силе, которую выбрал сам Орсон — Силе Зла!
Подумав об Уилле и о Ксавье, Бренвен теперь вспоминала о Гарри Рейвенскрофте. Был ли этот Орсон тем же самым человеком, имя которого тогда упоминал Гарри? Более чем вероятно. Сколько может существовать в мире таких Орсонов? Внезапно Бренвен почувствовала острое желание узнать то, что было известно Гарри, о человеке, который выглядел на сцене таким значительным.
Орсон закончил свое выступление, но «развлечения» этого вечера были еще не закончены. Подняв свою большую руку, чтобы привлечь внимание аудитории, Орсон сказал:
— Леди и джентльмены. Мои дорогие друзья. Сейчас у нас будет небольшой перерыв, после которого я представлю вам очаровательную молодую женщину, которую я разыскал, естественного трансканального медиума, которую зовут Мириам.
Неясный шум среди зрителей, услышавших это объявление, превратился в гул, когда Орсон ушел со сцены. Большинство людей, включая Бренвен и Уилла, остались в перерыве на своих местах. Бренвен прислушалась к комментариям, раздававшимся вокруг нее: «Ну разве он не изумителен?», «Такой красавец», «Это лицо, эта борода, этот голос… — Дорогая моя, за него можно умереть!», «То, что он говорил — действительно правда. Я знаю одну женщину, которая занялась этим еще в прошлом году, и теперь у нее новая машина и норковая шуба!».
Огни в зале потускнели, на этот раз окончательно. Освещена была только сцена. Коллективный вздох, вырвавшийся у зрителей, был настолько сильным, что его вполне могла издать сама Земля. Мириам представляла собой до такой степени разительный контраст с Орсоном, что люди просто растерялись. Если он представлял собой огромного мужчину типа Распутина, то она была неземным хрупким светлым созданием, будто бы только что сошедшим с какого-то средневекового живописного полотна. Несомненно, для того, чтобы подчеркнуть свою ангельскую внешность, эта девочка-женщина носила длинное широкое одеяние с пышными рукавами, которые закрывали ее руки, а на голове у нее был тоненький золотой обруч. Орсон подвел ее к центру сцены и представил зрителям очень просто:
— Это Мириам. Она передает голоса нескольких духов. Мы скоро узнаем, кто будет сегодня говорить с нами через нее.
Он повернулся спиной к аудитории и подвел Мириам к одному из двух стоявших на сцене стульев. Когда она села, он наклонился над ней, закрыв ее от глаз зрителей; Бренвен забеспокоилась, но потом поняла, что он просто прикреплял к ней маленький микрофончик-петличку. Затем Орсон сел на другой стул.
Бренвен была настроена крайне скептически, даже несмотря на то, что изящная красота Мириам вызвала у нее симпатию. Во-первых, Мириам не произнесла ни слова; как они смогут узнать, действительно ли кто-то говорит ее устами, или Орсон просто загипнотизировал ее? Во-вторых, Бренвен была уверена, что уже видела Мириам раньше. Где? Вероятнее всего, в каком-то месте, связанном с телевидением. Была ли она актрисой? Моделью? Где Бренвен видела ее? Ее просто сводило с ума то, что она не могла вспомнить.
Мириам входила в транс. Ее тело раскачивалось на стуле взад-вперед. Орсон сидел неподвижно, как черная вулканическая скала. Затем тело Мириам замерло и она села очень прямо на своем стуле. Чистым, ясным, почти детским голосом она сказала:
— Я принесла вам благословение из монастыря Святой Екатерины, той, что умерла мученицей на колесе.
Орсон наклонился вперед, и его глубокий голос прозвучал неожиданно мягко:
— Как тебя зовут, дитя мое?
— Меня зовут сестра Друсцилла.
— А я — Орсон, твой друг.
— Да, я знаю тебя, Орсон. Здравствуй.
— Сегодня здесь очень много людей, которые хотят услышать то известие, которое ты нам принесла. Поговори с нами, Друсцилла.
— Я не хотела бы жить в ваше время, — сказал детский голос, — несмотря на все ваши богатства. Нет, я предпочитаю мои собственные времена, которые в ваших книгах по истории называются Темными веками. — Она вздохнула и продолжила свою речь без всякой связи с тем, что говорила раньше: — Вы видели Ангела? А я видела. У него шесть крыльев, двумя он закрывает лицо, двумя грудь, а двумя — ноги. Ангел Божий связан и молчит, и связали его именно вы. Ангел Божий не поет и не плачет, он не может двигаться. Это ваш мир, а не мой нанес Ангелу рану. Это так печально, правда, так печально.
— Что мы должны сделать, Друсцилла, чтобы снять путы с Ангела, чтобы освободить его?
Друсцилла рассмеялась звенящим смехом, который был скорее жутким, чем веселым.
— Ну, нам надо разбудить его! Его разбудит шум — музыка, громкая музыка. Вы должны играть громкую музыку, рассказывать смешные истории и смеяться. Праздники, взрывы. Заниматься любовью, да, мужчины с женщинами, женщины с мужчинами, мужчины с мужчинами и женщины с женщинами — все должны заниматься любовью. Немного смерти. Не убийство. Ты ведь знаешь маленькую смерть, друг Орсон?
— Да, знаю, сестра Друсцилла.
Бренвен ощущала ужасное беспокойство. Она чувствовала, что ее Свет окружает ее, но все равно от речей этого духа или существа, говорящего через Мириам, у нее по спине бегали мурашки.
Мириам или Друсцилла продолжала болтать своим обманчиво ясным, чистым голосом:
— Занимайтесь любовью, и Ангел расправит свои крылья и покажет свое ужасное лицо. Празднуйте со смехом и громким шумом, и Ангел расправит свои шесть крыльев и улетит. Шесть, и шесть, и шесть — Число Зверя. Апокалипсис придет, Лондонский мост разваливается!
Мириам продолжала сидеть в кататоническом состоянии, но из ее рта уже доносился совершенно другой голос. Этот голос тоже был женским, но был постарше и более хриплый.
